Когда явились ангелы (сборник)
Шрифт:
– Как костяшки домино.
Блин кивнул.
– Мужик в конце ряда нес двойную ответственность: сначала кокнул соседа, потом себя. Писать об этом запретили, но несколько фоток в газетах было. И слухи пошли – про такую хрень не молчат даже в Китае.
– Исусе!
– Тот мужик, что стоял в конце, – это отец Яна и был.
– Поэтому парнишка решил, что ему с нами по пути?
– Поэтому тоже, ну и стипендия в три тысячи хуеней… могла сыграть свою роль.
Утром они ждали Принца и Нищего до последнего. Фотограф ласкал алюминиевые кейсы с аппаратурой. Писака опять проверял карманы – удостоверялся, всю ли дикорастущую манну выгреб. Редактор оплачивал телефонный счет.
В конце концов он вызвал такси.
– Я начинаю подозревать, что мы больше не увидим ни Блина, ни Яна, ни штуку зеленых покойников.
Редактор хмуро кивнул.
– Интересно, паренек в доле?
– Интересно, в курсе ли паренек вообще. Блин вполне мог подставить всех. Поди пойми этих мутных ублюдков.
Вылет задерживался на пару часов – где-то спасали жертв наводнения, – и журналисты хлестали китайское пиво на балконе аэровокзала, когда к зданию подрулило такси.
– Парни, глядите! Ей-богу, это он!
– Он, ей-богу, он, – признал редактор почти без облегчения. – И ей-богу, в этих очках и шапочке он ну просто вылитый Блин.
Фотограф нацелил свой дальнобойный объектив.
– Потому что это и есть Блин.
Когда они добились того, что их усадили рядом, самолет уже взлетел.
– Ты на что вообще потратил мои деньги?
– Ты меня слышал. Три твоих китайских косаря пошли в фонд малыша Яна на полет на марафон «Найки» в Юджине в будущем году.
– Жду не дождусь, когда нас накроет бухгалтерия.
– Не парься. Ян может сбежать в США, когда будет в Орегоне.
– А с тобой-то что будет, Блин? С твоей учебой, с твоей карьерой?
– Я вчера вернулся в общагу и обнаружил, что меня вытурили – со всеми моими дрочекнижками. Знаете, кто дрых в моей постели, свернувшись кольцами, как черная змея? Тот чертов танзаниец. Видать, Мудэ понравился его стиль. Ну и я решил, что настал мой черед. Делать ноги.
– Слушай, Блин. Будь с нами откровенен. Ты вообще спрашивал парня о чем-то, или это была разводка?
– Сомнениям меня не искусить, – фыркнул Блин. Он нажал кнопку фиксатора и откинулся назад, заложив руки за голову. – Кроме прочего, я того стою.
– Тысяча баксов за разменявшего тридцатку панка-пекинеса? Которого на трассе сделает любая студентка?
– Ах! Зато какая из меня прислуга! Стираю девчачьи панталоны. Оцень пловольно.
Ян не стал ждать автобуса из аэропорта Цюйфу. Сумку и куртку Ян оставил Чжоа. Решил, что заберет их потом, в школе.
Он прыжками побежал по узкой глинистой дорожке на восток, к деревне, радуясь, что вернулся к родным полям. Дворники улыбались Яну. Колхозники махали ему руками. Видимо, тут и крылась вся разница: в Пекине никто на улицах не улыбался, никто не здоровался. Люди шли мимо людей, глядели перед собой и избегали смотреть на других. Видимо, это разница между сельской и городской жизнью, а не между правительствами, народами или расами. Наверное, есть только два народа – город и село.
Ян с грохотом пронесся по дощатому мосту над каналом и перепрыгнул живую изгородь. Сквозь влажный воздух он видел фэны, восстающие против нисходящего сумрака, и дедушку, который, как небрежно вычерченный темный иероглиф на вершине, изгибался, выполняя древние свои упражнения.
Я потому в беде великой пребываю, что телом-самостью я обладаю.И если б телом-самостью не обладал, то разве б были беды у меня?Поэтому коль человек заботится о теле-самости своей, как о Поднебесной всей,Ему и Поднебесная доверится немедля.И если человек дорожит телом-самостью своей, как Поднебесной всей,Его признает всякий в Поднебесной [213] .213
«Дао-Дэ Цзин», чжан 13.
ну или
Политикам не доверяй,Паркометры проверяй…Бабуля Уиттиер. Шельмец Горболыс и ведмедь Вдвойне Великан
То есть как – только вы одни такие изо всего молодняка и не слыхали раньше, как ведмедь приходил в Дно Повала? Огромный такой ведмедь с гор, да не просто огромный, а до ужаса громадный. Весь косматый, да коварный, да голодный Чуть все Дно целиком не сожрал, пока Шельмец его на место не поставил, вот погодите – услышите да поймете…
214
«Подземный блюз тоски по дому» (Subterranean Homesick Blues) – песня Боба Дилана с альбома «Bringing It All Back Home» (1965). Название отсылает к роману Джека Керуака «Подземные» (The Subterraneans, 1958).
Отличное осеннее утро стояло, раннее, зябкое да сладкое, как сидр. На всем Дне только Папа Солнце уже встал и колготился, да и то едва. На нижних ветках диких яблонь еще болтались шнурки раннего тумана – кто в такое верит, зовут туман этот «лохмы морока». Ночные смены да дневные очень медленно сменялись. Сверчки еще скрипицы свои не отложили. Паучки из паутин росу не повытряхнули. Птицы толком не проснулись, а нетопыри толком не заснули. Ничего не шелохнется, один палец солнца мягонько так по свилеватой коре лещины ползет. Красивше часа не сыскать в этот красивейший день красивейшего времени года, и довольный народец Дна считал: пусть себе настает неспешно да спокойно, всё радость.
Белка Шельмец Горболыс-то проснулся уже, но не колготился. Валяется лениво себе в самом высоком дупле тополя-небодера, только нос из подушки хвоста виднеется, сны смотрит, как он взял да полетел. Только время от времени глазком ярким сквозь сон да пушистую подуху мелькнет, проверит лещину внизу – не пора ль урожай орехов собирать. А надо признать, они уж почти и дозрели. Весь день вчера смотрел, как мягонько они буреют и буреют, а как солнце село – определил, что еще денек, и готовы идеально.
– А это значит, что, коли я сегодня их не соберу, завтра, очень возможно, они к идеальной своей готовности на день припоздают.
И так лежит он и слово себе дает: «Вот едва тот лучик до первого ореха доберется – сразу встану и займусь». Потом опять пару раз глаз прижмурит: «Вот едва тот лучик до второго ореха доберется, так я вниз сразу вжик с сумкой и давай собирать». …Ну и так далее – только дремлет да прохлаждается, воздухом тихим да сладким наслаждается. Орехи меж тем буреют. Лучик солнечный тихо дальше ползет себе – пятнадцать орехов! двадцать! – да только утро такое пригожее, а воздух так сонно висит, что все равно мир-покой рушить не хочется.