Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Разве это не обязанности штурмана? — спросил Монакура, — Где твой штурман, старик? Бьюсь об заклад, сейчас ты скажешь, что твой штурман занят и ты сам проложишь маршрут.
— Мой штурман занят, — Аарон повернул к сержанту лысеющую голову; сейчас капитан напоминал старого льва, — И я сам проложу маршрут. Но прежде, Монакура Пуу и остальные славные воины нашей великой Госпожи, я кое-что скажу вам всем. И зарубите это себе на носу. Первое — это моё судно, я здесь капитан, то бишь тиран и сумасброд. Мои действия не обсуждаются, не критикуются, и не нуждаются в
Аарон скупым движение ладони сымитировал закрывающийся птичий клюв.
Аглая Бездна послушно захлопнула свой огромный рот.
— Второй. Ты, — тощий палец паромщика уткнулся в лоб сидящего у его ног Скаидриса, — Пойдёшь на мостик, там открыто, возьмёшь со стола синий пенал, и принесёшь сюда. Обычно я работаю исключительно на мостике, но из уважения к Госпоже, курс будет проложен немедленно и проложен прямо здесь. Две минуты. Пошёл.
Юноша оторопело открыл рот, вопросительно глядя на предводительницу, но та лишь снисходительно улыбалась.
«Пошёл», — мурлыкнул в его сознании бархатный низкий голос.
Пластиковые подошвы кед скользили по загаженному полу кубрика.
— Лимонада прихвати, щенок, — донёсся до спешащего лива глухой голос насытившегося сержанта.
— Ладно, старик, — поморщился Монакура, — А что с командой-то, почему жрать не пришли? А?
— Третье, — паромщик проигнорировал слова сержанта, но глаз от его наглой рожи не отвёл.
— Все ходят, где хотят, за исключением машинного отделения и моих личных покоев. На мостик входить, предварительно постучавшись. Кто будет совать свой любопытный нос, куда не следует, тому уже никакая пластика не поможет, усекли? И, кстати, обращаться ко мне, пока мы на судне, следует «капитан». «Кэп», в принципе, тоже сойдёт. Усекли? Кто назовёт меня «стариком» пусть пеняет на себя.
— Мы всё поняли и осознали, Аарон, — подтвердила госпожа лейтенант и паромщик почтенно склонил вниз растрёпанную голову.
Выждав несколько мгновений он многозначительно посмотрел на дверь. В тот же миг та распахнулась и внутрь ввалился запыхавшийся лив, бережно прижимающий к груди продолговатый синий пенал. В сержанта полетела бутылка Колы. Паромщик постучал ногтем по циферблату воображаемых часов, которых и в помине не было на его тощем запястье.
— Две минуты, четыре секунды, боец. Ты опоздал.
Красный, отдувающийся Скаидрис побагровел ещё больше, но Аарон вдруг ободряюще улыбнулся:
— Неплохо, боец, для первого раза, но запомни: четыре секунды иногда могут спасти жизнь, или отнять её. Разве твой сержант не объяснил тебе этого? Ну да ладно, давай сюда пенал. Кстати, сержант, бутылке этой лет восемь, побереги желудок.
Старик порылся в синем пенале; на потрёпанную поверхность карты аккуратно возлегли: прозрачная линейка, транспортир, чертёжный циркуль, блестящий хромированный измеритель, карандаш и затёртый кусочек ластика. Монакура, которому препирательства со стариком доставляли изрядную долю удовольствия, про потеху забыл, привлечённый магическими пассами, совершаемыми старым моряком над полотнищем МНК.
Остальных бойцов сквада эта процедура ничем не очаровала: Аглая и Скаидрис тискались в углу, обливаясь отжатым у Пуу лимонадом, Соткен ковыряла в носу, внимательно рассматривая каждую выуженную оттуда козявку, а Йоля дремала в кожаном кресле капитана.
— Три дня, если считать с завтрашнего, — паромщик обвёл всех собравшихся плотоядным взглядом и потёр руки, покрытые тёмными старческими пятнами.
— Когда в круиз, тёть? — капризно поинтересовалась Аглая.
— Операция и реабилитация займут пару-тройку дней, — подсказала Соткен.
— Неделя, — вздохнула Бездна.
Губы предводительницы тронула лёгкая улыбка, она резко встала.
Паромщик отшатнулся от столика и уважительно согнул спину. Неведомый порыв заставил Соткен выплюнуть недожеванные козявки, Скаидрис вытащил руку из-под кенгурухи Бездны, Монакура утёр восхищённые слюни и отлип от навигационной карты. Бойцы замерли, опустив вниз глаза. Никто не увидел ни ярких багровых всполохов, превративших зрачки предводительницы в два осенних костра, ни хищного оскала, обратившего её лицо в морду дикого зверя. В морду исполинского волка с огромными остроконечными ушами.
— Спасибо тебе, Аарон. Ты всегда был и остаёшься моим преданным другом. Ужин окончен. Как там это говорится, сержант?
— Отбой! — в один голос грянул Волчий Сквад.
Тремя палубами ниже, в машинном зале, освещённым лишь тревожным красным светом, мертвец, чью истлевшую лысину прикрывала красная вязаная шапочка китобоя, вздрогнул от неожиданности и выронил из рук ржавый разводной ключ.
* * *
Когда сытые бойцы разбрелись по каютам и осветительные лампочки корабля потухли, на балконе капитанского мостика показались три силуэта: два человека и гигантский ворон.
— Пора, Вольдемар, — произнесла высокая женщина.
В пятистах метрах от судна, сутулый худой человек замер возле блока панели управления. Услышав приказ, он вздрогнул: смуглая рука пощёлкала многочисленными выключателями и нажала красную кнопку. Заработали генераторы энергии: башня старинного маяка вспыхнула, освещая бухту.
— Теперь ты свободен, Вольдемар, — произнесла Йоля.
— Отправляйся в ад, — каркнул ворон.
Смуглый человек одел на шею веревочную петлю и оттолкнулся от края табуретки.
Предводительница вытянула вверх руку — рыжий пушок топорщился, будто мех хищника — и щёлкнула пальцами.
Тусклый свет маяка превратился в ослепительный голубой луч, бьющий точно в паром.
Йоля повернула лицо к капитану. Старик стоял на мостике, крепко сжимая штурвал.
— Я готов, госпожа, — кивнул Аарон, — Мы можем отправляться.
Та, что красит волосы кровью, вновь щёлкнула пальцами.
Красавец паром, что покачивался на мягких волнах посередине тихой бухты, бесследно исчез. Голубой луч вспыхнул и рассыпался миллиардами сверкающих кристаллов. Умирающий мир снова погрузился в темноту.