Кого ты видишь? Я медиум. Книга первая
Шрифт:
Делая внутренние выводы, я только качала головой. Но говяжьи медальоны показались мне более достойными внимания, чем следующая тема.
В центре стола возвышался «мой» утренний букет. Девственно-белые лилии в окружении лавандового вереска. Автор, как и прежде, оставался анонимным. Мама ликовала в романтических предположениях, пугая уже не меня одну.
– Пообщался я с этим твоим предполагаемым кандидатом – Гошенькой. Пустышка. Вот вчера я познакомился с сыном Кочерова, с Денисом… – Глаза отца загорелись, и еще недавно воинственно настроенная дама игриво кинула наживку:
– Он, кстати, подал в аспирантуру…
Родительские
– У нас, что, эпоха патриархов? – Я бросила салфетку на стол и весь вечер не выходила из комнаты. А ночью надо мной опять сияли софиты хейтера Гордона.
– Твой букет! – Мама внесла весьма экстравагантное сооружение. Белые и небесные ирисы в обрамлении скромных маргариток чудесного сиреневого оттенка и веточек дельфиниума, перевитые плющом. На фоне пастельной дымки выделялись пять ирисов насыщенного ультрамарина. Страшная головная боль отступила, когда я потянулась к нежным лепесткам. Но мамин комментарий заставил отдернуть руку:
– У тебя появился тайный покровитель? – Это было слишком. Цветы приятно удивляли. Если бы не причастность протеже, я бы наслаждалась флористическими произведениями и их тонким ароматом. Но матримониальные планы родителей обрекали букеты на мою бесстрастность. Мама серьезно уточнила. – За два месяца ни одного нескромного намека. Если я правильно понимаю, то это рыцарь. Он заявляет о сильных чувствах, преданности, бесстрашии и жертвенности.
В дверях встал отец, заметил букет на кровати и нахмурился:
– Кто?
– Инкогнито, – мама удалилась с самым кокетливым выражением лица. Глеб Борисович подмигнул и предположил с притворной проницательностью:
– Хм! Синяя Борода. Совсем завял, бедняга. Тома? А это не Терентьев? У него такой же галстук был вчера. В таких же сопливых голубых разводах.
Пока я давилась смехом, соблазнительной комплекции шатенка в деловом костюме уже спускалась по лестнице:
– При чем здесь галстук и дважды разведенный Терентьев? Ты о главном не забыл? – Маму раздражала наша солидарность.
Отец пожал плечами и обратился ко мне:
– На ужин не опаздывай, – взглянул на букет, застывший голубой виньеткой и, прищурившись, окликнул маму. – А не этот ли сорванец завалил нашу принцессу?
Я посмотрела на невероятный по красоте букет и… столкнула его на пол.
Глава 8. «Избранник»
Призвала на помощь все самообладание и, убедившись, что не перепутаю последовательность слов в приветствии, вошла в дом. Кроме меня в гостиной были трое. И трое глупо себя чувствовали. Органичностью актеры не блистали. Участники придумывали оправдание своим позам, стараясь ликвидировать неловкий наигрыш.
– Милая! – Мама бросилась через гостиную. На груди – комплект для самостоятельного моделирования из чайных роз вопросительного персикового цвета. Приветствие опущено. Представление друг другу упразднено.
«Значит, разговор уже не первый. Будут приучать к седлу необъезженную лошадь», – фальшиво улыбнулась. За спиной мамы завозился Бриг:
– Детка,
– Да, Ванечку? Ванюшу? Помнишь? – в надежде на ошибочный диагноз амнезии дочери мама устремила на меня влажные глаза.
«Значит, Ванечка?» – умиленно прослезилась, но обнаружила проблемы в реакции мыслительных процессов. В моих контактах ни «Ванечек», ни «Ванюшей» не было. Разочаровавшись в долгосрочной памяти, решила пойти эмпирическим путем, посмотрела за ее плечо и… зажмурилась. Родители застыли. Претендент икнул, а Лика вдруг завыла. Сама виновница скандальной фуги мечтала только об одном – не удариться в истеричный хохот.
Смущенно улыбаясь, на меня смотрел вовсе не Ванюша, не Ванечка, и даже не Иван. А Вантуз. Мальчишка, которого так окрестил дражайший отпрыск самих же Бригов. Долговязый, неуклюжий, косолапый слон-медведь, старше меня на восемь лет, никогда не поспевающий за нашими проделками драчун и редкий тугодум, увивавшийся за мной со времен песочницы. Он настолько нелепо выглядел с охапкой ядовито красных роз, которые на фоне его помятой копии военной формы походили на вязанку хвороста, что я покосилась на нашего флориста: «И как его цветочное послание истолковать? Мне – кричащий намек на интим. А маме – Мадам, я не забуду вас?!».
– О! Вантуз… Ванечка, – принимая из рук обострившегося воздыхателя букет, мне не удалось произнести его имя без заминки. Дефект артикуляции заметили не все, а только я и обладатель столь двусмысленного прозвища. Ванюша растерялся и забыл о цели визита. Принимая во внимание самобытность гостя, родители упростили этикет до минимума.
– Ванечка здесь проездом. – Скудность маскировки их мотивов убедила – родители пребывают в возбуждении от возможных перспектив. Я захватила пару виноградин с блюда и обратилась к герою вечера:
– Проездом? А ужин? – Своим гостеприимством я шокировала не только зардевшегося ухажера. Мама засуетилась и приступила к прямым обязанностям хозяйки. Отец дипломатично вызвался помочь. В радиусе десяти метров осталась только Лика. Руки были развязаны, парень перед носом в восторженной прострации, родители на кухне. Я сбросила маски. – Так, Ваня. Или как называть тебя теперь?
– Вантуз, – гость усмехнулся без тени ложного стеснения и поразил реакционной аргументацией. – Ты удивишь меня только в одном случае. Если согласишься выйти за меня… завтра!
Я не сомневалась, что смогу отстоять свой суверенитет. Но перспектива довести до открытой конфронтации трех соучастников, попирающих мою свободу, была не из приятных. Однако творческая натура отвлекла от планов контратаки, и я занялась художественным анализом колоритного южного юноши.
Его лицо заострилось, подчеркнув мужественные выбритые скулы. Из-под густых бровей сверкали ореховые глаза. Как южанин, Иван отличался ровным бронзовым загаром, и румянец, выдающий темперамент, только подчеркивал безупречность кожи. Густая копна вьющихся пшеничных волос, выгоревших на солнце, частично скрывала все те же знаменательные уши. Зато прошлая тучность переросла в медвежью «крупнокалиберность», теперь уже, упакованную в милитари.