Кольцо с тайной надписью
Шрифт:
Нищета глядит на меня из всех щелей. Каких усилий, должно быть, стоило этому неприметному, гордому человеку поддерживать свой имидж! Еще вчера я была готова поклясться, что он вполне обеспечен и более того – что у него денег куры не клюют. Помнится, у него был сотовый телефон последней модели и модный галстук. Сегодня я знаю, что все это – лишь одна видимость.
Ко мне подходит Ласточкин.
– Свидетели есть? А отпечатки какие-нибудь нашли? – спрашиваю я.
– И то и другое, – отвечает капитан. – Тебе удалось
– Удалось, – усмехнулась я. – Он был нищий. Распродал даже свою библиотеку. Судя по всему, у него были редкие издания, потому что в шкафу до сих пор стоят кое-какие старые книги. Самое ценное он, судя по всему, продавал и так жил.
– Это многое объясняет, – замечает Ласточкин.
– Что именно?
– Да то, что он соврал нам. Настя Караваева что-то ему сказала. Во всяком случае, он понял, почему ее убили. После этого он попытался шантажировать убийцу, но шантаж – дело тонкое, как говорил аферист Глазунов, которого я в свое время упек. Убийца схватил настольную лампу и несколько раз ударил старика по голове. Похоже, первые удары смягчил парик, но потом он слетел, и убийца проломил старику висок.
– Ты что-то говорил о свидетелях, – напомнила я.
– Угу. Они видели в подъезде незнакомую женщину в платье в цветочек.
– Думаешь, это женщина проломила голову старику?
– Лиза, я много раз сталкивался с такими случаями. В этом нет ничего невозможного.
– Светлое платье, – медленно повторяю я, вспоминая, во что вчера была одета Маша Олейникова. – Ты тоже о ней подумал?
– Я не исключаю того, что это могла быть и бордельная дама. – Ласточкин закурил сигарету. – Да, ребята зовут нас послушать голос на записи. Человека, который вызвал полицию, но не назвался.
– Это мужчина?
– Пока непонятно. Похоже, что звонивший старался изменить голос. – Ласточкин вздохнул. – Ох, и досталось же мне от бедного Славянского.
– Это почему? – удивилась я.
– Да я же оставил на него наших свидетелей, Илларионова и мадаму. Славянский говорит, Илларионов еще был ничего, а мадама устроила цирк. Как только он припомнил ей, за что ее арестовали, она закатила форменную истерику, начала верещать, что она диссидентка, и под конец притворилась, что упала в обморок. Словом, Славянский теперь очень на меня зол. Он решил, что я нарочно подкинул ему такую свинью, чтобы самому не иметь дела с этой ненормальной.
– Ладно, теперь уже ничего не поделаешь, – сказала я. – Поехали слушать голос звонившего.
Все звонки, поступающие по ноль два, на всякий случай записываются, и иногда это может оказать существенную помощь следствию. Нам довольно долго пришлось ждать, когда наконец отыщут нужную запись, но наконец ее доставили, и после этого на нас из динамика обрушилось настоящее месиво. Кто-то клялся, что подложит бомбу, женщина жаловалась, что ее лупит муж, неизвестный доложил, что
– Это наш псих, – пояснил молодой сержант, который вместе с нами слушал запись. – Он так развлекается. То он трупы находит, то чемоданы с деньгами. Два раза его сажали в дурдом, да, видно, толку мало. Мы уже привыкли, даже внимания не обращаем… Вы потерпите, ваш звонок скоро будет.
– А что нам остается? Только терпеть, как сказал паук, съев ядовитую муху, – отозвался Ласточкин и улыбнулся, чтобы подбодрить меня.
– Алё, – сказал глуховатый голос, – алё! Полиция? Тут мужчина! У него голова в крови, он не дышит! По-моему, его убили! Вы меня слышите?
– Да, – ответил равнодушный голос диспетчера. – Назовите адрес.
Адрес Савелия Рытобора был назван сразу же, а вот свое имя незнакомец говорить не пожелал и сразу же повесил трубку.
– Что скажешь? – спросил Ласточкин, когда сержант остановил запись.
– Женщина, – без колебаний ответила я. – Мужчина никогда не скажет «але».
– Ты ее узнала? – осведомился Ласточкин вполголоса.
– Узнала, – сказала я, поднимаясь с места. – Ну что, капитан, поехали?
Она сидит на стуле, втянув голову в плечи. Лицо – испуганное, глаза – в пол-лица. И взгляд. Особенно ее выдает взгляд – косой, исподлобья. Сначала, конечно, она попыталась нам внушить, что мы не правы и вообще она тут ни при чем, но после того, как у нее взяли отпечатки пальцев, она поняла, что дело, похоже, серьезное и пустыми отговорками она тут не отделается.
– Ну что, Маша? – спрашивает Ласточкин довольно миролюбиво.
Держу пари, вам ни за что не угадать ее ответ. Она немного поворачивает голову в его сторону и хнычет:
– Я хочу домой!
Совсем как капризный ребенок, который привык по первому требованию получать все, что хочет. Только вот здесь, в отделении полиции, отнюдь не детский сад.
– Чего вы от меня хотите? – спрашивает Маша Олейникова.
– Правды и только правды, – отвечает мой напарник. – Что вы делали дома у покойного Савелия Рытобора?
– Меня там не было, – возражает она с апломбом.
Ласточкин качает головой.
– С точностью до наоборот. Как говорят в Одессе, вас там было.
– Никогда не думала, что менты такие мерзкие! – взрывается Маша. – А я еще слышала, что вы книжки пишете! – Это она мне. – Никогда не буду их читать!
Мы с Пашей переглядываемся, после чего я вскидываю руку и смотрю на часы.
– Капитан, – говорю я, – ты знаешь, который час?
– А что? – удивляется Ласточкин.
– Пора по домам, – говорю я. – Запрем ее в камеру к бомжам, а завтра с утра продолжим разговор.
Маша широко распахивает глаза.
– Меня – в камеру? Вы что, сошли с ума?