Колдуны и жертвы: Антропология колдовства в современной России
Шрифт:
она говорит: «Вот видишь, как хорошо теперь! А если б, — говорит, — ты зарок не посулила, эту корову, масло, всё — это бы, говорит, не было, порча эта не могла б выйти».
Зарок знахарка забирать не стала, взяла только килограмм масла и ведро капусты. Но другую Марью Дмитрий Тимофеевич все же одолел — как-то на пирушке бросил левой рукой в нее золотым кольцом, попал в правое плечо.
Всё, неделя прошла — она начала болеть. И на плече, на правом плече выросло второе плечо.
Работал Дмитрий Тимофеевич в колхозе конюхом, начальству не подчинялся.
Если он начинал пировать — неделю пирует.
Объедет табун кругом на лошади и только ребят посылает проведать, как там кони:
Неделю кони в одном месте ходят, и задницы вот такие! Такой знаткой!
Однажды он с бригадиром Григорием Васильевичем расспорил из-за ключей от конюшни (по другой версии, менее правдоподобной, они подругу не поделили [150] ), когда пили с мужиками брагу, в веселье были. Дмитрий Тимофеевич его сделал: бригадир только домой идти собрался, встал — упал и умер.
150
Эта мотивировка мужских конфликтов встречается в Верхокамье настолько часто, что заставляет заподозрить в ней клише.
Или отравили, или, говорят, заколдовали.
Случилось это 5 марта 1953 г. —
умер со Сталиным вместе. Вот как он людей-то делал! Если ему кто досадит…
Все же некоторое участие в жизни родственников Дмитрий Тимофеевич принимал — например, удачно женил своего племянника, бедного сироту. Марья Абрамовна была очень скромной, тихой девушкой, никуда не ходила, людей боялась. Дмитрий Тимофеевич пришел как-то с племянником, а Маша как кака-то тюня на лавке сидела. Подошел, потрепал по загривку:
Ты, Марья, его не любишь, я знаю, ты его не любишь, он-де как цыган черный, ну, ты его залюбишь.
Они ушли, она про этого парня думать стала:
На глазах у меня стал, как на сердце стал.
Попросила мать сходить к нему посвататься, позвать в мужья. Согласился, пришел в примаки (она одна со стариками жила, не могла их оставить). Потом рассказала родным, как Дмитрий Тимофеевич ее похлопал по спине, а они:
Ой ты, ой ты, почё ты дала-то трепать-то?! [151]
151
Похлопывание по плечу/спине считается одним из основных способов насылания порчи не только в Верхокамье. По материалам Этнографического бюро В. Н. Тенишева, собранным в конце XIX в., во многих местах России крестьяне «при встрече с колдуном предусмотрительно не позволяют ему касаться их плеча» [Попов 1996: 323].
На свадьбе ее свечка у божницы вся чисто истекла, воск прямо бежал — старухи за столом перешептывались, а я молодая, хоть бы хны. Оказалось, это плохая примета — тяжело жила, пот и слезы бежали всю жизнь. Спустя несколько дней после свадьбы муж ушел к своей подруге, всю жизнь гулял, жену бил, все же двенадцать детей нажили. Марья ходила к лекарке, та сказала только:
При старости весь-де твой будет.
Знатков было много и в Бузмаках, и в других соседних деревнях:
Тот-де знал, другой знал… Да колдуны-те, они дополна здесь были!
Один из них, Иван Максимович из Першат, слыл портуном — только портил, лечить не мог. Однажды у коровы рассказчицы потерялось молоко. Позвали Дмитрия Тимофеевича —
лекарь был… он так колдун-то был, но лечил он это, скотину.
Он заставил хозяйку по воду сходить на ключик, велел открыть трубу и что-то гаркал в нее, потом показал в стакане с водой того, кто
молоко запер: Ваня Максёнок в стакане стоит у ворот своих, в трусах, в майке.
Дмитрий Тимофеевич предложил:
Если тебе он так уж нелюб, ткни-де ему в сердце — дак он сейчас же помрет. В глаза-те ткни — он-де ослепнет. Ткни в руку — рука у него не будет, высохнёт.
Но они не стали грех на душу брать:
Ой, нет! Чё это, ведь тут непростимый грех. Корову, мол, можно будет нажить опять, а человека-то не наживешь!
Но корову Дмитрий Тимофеевич вылечил:
Он чё-то поделал корову-ту, молоко появилося.
Дожил Дмитрий Тимофеевич до глубокой старости. Незадолго до смерти, по словам соседки,
каялся, говорил: «Я, — говорит, — людям помогал, людей вылечивал, а вот одного человека, — говорит, — я угробил».
Умирал Дмитрий Тимофеевич тяжело.
Не мог ведь умереть-то! Черти не дают. Сначала в матицу три раза выстрелили — не берет. «Уберите, уберите», — кричит. Чё убрать? А иконы-те мешают ему! Мы его вытащили на улицу, в сенки: «Уберите, — кричит, — уберите, я не могу, уберите, не могу». Потом парня какого-то загнали наверх, охлупень-то оборвали, туда стреляли, потом уже он в ограде умер. Значит, знал и никому не отдал. Вредитель такой был дак, ой-ой! Он переворачивал даже свадьбу в собак!
Евдоким Софронович, по прозвищу Волк, из Гаврёнков, был младше Дмитрия Тимофеевича — родился в 1935 г. Хозяйство его было среднее (не голодовали шибко дак, но зато детей было много, да было подруг без счету, дом-то жена больше везла дак), и колдуном считался более слабым. Одни про него говорят: Маленько знал, другие — что больше напускал на себя, для авторитета, чтобы люди боялись. Когда у его жены заболела нога, она сказала:
Мол, говорят, колдует-колдует, дак, поди, это Евдоким подековался [152] , решил на мне испытать, может или нет пустить порчу. А оказалось — остеохондроз!
Воспитывался Евдоким Софронович без отца, в семье деда, Семена Тимофеевича (дедушка простой был, ходил молиться к старикам). Перенял колдовство от дяди, сводного брата матери. С молодого ума сунулся, в 1950-х годах, когда дядя умирать стал: Кому-то эти словечки надо отдать. Перенял тайно, никому ничего не говорил, и только когда люди стали ходить: Евдокима надо, родные догадались. Люди-те друг другу пересказывают — так и слава идет.
152
Де?каться, де?ковать(ся) — насмехаться, издеваться [СРГСУД 1996: 129; СРГСУ 1964:133; СГСРПО 1973:131–132; СГАКРПО 1984: 231].