Колечко

Арнаутова Дана

Вернувшись домой, Анна Артемьевна первым делом спустилась в подвал, затем, уже наверху, сняла трубку старенького телефона и набрала номер. Во временную искренность Вити Парфенова она верила, но и то, что алкоголику нельзя доверять, знала прекрасно. Меньше всего сейчас ее бывшему ученику следовало находиться один на один с самим собой и возможностью выпить. А вот получить медицинскую помощь и время подумать, ему было бы в самый раз. Через полчаса, когда приехала скорая, вернувшаяся к дому Парфенова Анна Артемьевна подтвердила врачам свой вызов, описала увиденное и отправилась домой.

Непрошеные, но вполне ожидаемые

посетители появились через несколько дней. Участковый, на несколько лет старше Витьки, тоже закончивший местную школу, помнил Анну Артемьевну прекрасно, оттого был смущен, мялся и явно чувствовал себя ужасно глупо. Сопровождающий его сотрудник районного отделения, немолодой и лысоватый, в мятом мундире, тоже не был особенно счастлив от необходимости проверять чьи-то пьяные бредни. Не слушая вежливых отказов, Анна Артемьевна накрыла чай в зале, а не на кухне, как обычно. Принесла поднос с любимыми чашками, чайник, розовеющий пионами, несколько розеток с вареньем и домашнее печенье. Пока участковый заполнял бумаги по принесенному Анной Артемьевной паспорту, второй визитер уточнил, собирается ли гражданка Лыско подавать заявление на гражданина Парфенова.

— Да что вы, молодой человек, — искренне возмутилась Анна Артемьевна. — На Витю? Он же болен, бедный мальчик. Я потому и скорую вызвала, что он был явно не в себе.

— Еще бы, — пробормотал от столика участковый. — Рассказывал, как вы ему пистолетом грозили и убить обещали.

— Конечно, обещала, — кивнула Анна Артемьевна. — Он же к тому времени десятый день пил. Разумеется, я пришла к нему с пистолетом. А могла бы и с автоматом прийти. И пару гранат захватить тоже могла бы, отчего нет?

— Да нам и так все ясно, Анартемьна, — продолжал оправдываться участковый. — Белочка к Витьке пришла, а не вы.

— Так вы были все-таки у Парфенова или нет? — заинтересовался человек из района, с видимым удовольствием прожевав творожное печенье.

— Была, — подтвердила учительница. — Просила его музыку потише сделать, соседям не мешать. И еще собаку покормила. Витя совсем несчастное животное замучил.

— Пирата? — изумился участковый. — Как вы к нему подошли? Витька сам это чудище боится.

— Собаки, Коленька, не глупее людей, — сказала Анна Артемьевна, подливая гостям чаю. — А если не спускать с цепи, любой озвереет, хоть пес, хоть человек. Только псы сами себя на цепь не сажают. Кстати, Коля, как там Витя? Пришел в себя?

— Очнулся придурок, не переживайте. Уже сказал, что это ему по пьяни все привиделось: и вы, и пистолет… Кто бы сомневался. Только нам все равно беготня лишняя да бумаги. Зато поумнел маленько, решил на лечение остаться. Вот тут распишитесь, пожалуйста. Мишке привет. Звонит вам? Вон, Серега, видишь фотку на стене? С Витькой пацан служил, только нашему мозги отбило, а этому нет.

— Непременно передам, — кивнула Анна Артемьевна, вставая вслед за гостями. — И Пирата буду кормить, раз Витя в больнице, пусть не беспокоится…

Закрыв за гостями дверь, женщина вернулась в зал. Рассеянно тронула блестящий бок чайника, провела кончиком пальца по краю вазочки. Виновато взглянула на черно-белую фотографию.

— Прости, Паша. Я помню, что ты говорил. Только для самозащиты, только в крайнем случае. А разве этот случай не крайний? Ведь наш мальчик тоже мог вернуться таким. Если бы ты был здесь, сам поговорил бы с мальчишкой.

А тебя давно нет, Пашенька. Миша — хороший сын, но у него своя жизнь. Я одна. Вот, уже сама с собой разговариваю. Музыку слушаю целыми днями. Почти как Витя Парфенов. Только тихо. Помнишь эту музыку, Пашенька? На концерте Гаврилина мы с тобой познакомились. Я тогда страшно удивилась, что курсанту делать в консерватории. А ты рассказывал о любви к классике. И только потом признался, что ходили вы с друзьями знакомиться со студентками. Как ты думаешь, Паша, у меня получилось? Я ведь обещала этому мальчику. Мне бы очень не хотелось, чтобы пришлось сдержать обещание. Лучше бы у меня получилось…

Тихо щелкнула кнопка магнитофона. «Перезвоны». Часть восьмая. «Ти-ри-ри»… Пожилая женщина в привычно наглаженном халате и бархатных тапочках сидела в кресле, грея пальцы о почти остывшую чашку с чаем. Фарфоровый сервиз, одиночество, Гаврилин…

Страдания комиссара Манолеску

После нескольких дней в воде труп выглядел преотвратно. Распухший, иссиня-черный, покрытый слизью и тиной… Течение, прибившее покойника к берегу, перед этим изрядно помурыжило его в каком-то омуте, и теперь на пальце ноги висел отменный крупный рак, совсем такой, как на вывеске корчмы «У Злотинки», только не красный, а пока еще натурального серо-зеленого цвета. Тьфу, пакость. Придет же на ум такое. Хотя, конечно, неизвестно, что жрали те раки, которых подают в корчме.

Костаке Манолеску, комиссар уголовной полиции города Тимишоары, тяжело вздохнул. Вторая неделя знойного пекла, накрывшего город, изрядно извела Костаке, заставляя при жизни чувствовать себя грешником на адской сковороде. Одна радость: преступники, не меньше комиссара умученные жарой, тоже слегка поутихли. Ну, выломает кто-нибудь окно в бакалее или срежет кошелек на рынке — не без этого. А серьезных душегубств не случалось уже с месяц. И вот — на тебе!

— Так, что я тебе скажу, Костаке, — задумчиво сообщил доктор Годяну, деловито ворочая полуотрубленную голову покойника. — Утонул он, как сам видишь, не от того, что раков ловить пошел. Помогли ему. То ли саблей, то ли топориком. Я бы на топорик поставил. Хочешь пари?

— Не хочу, — отозвался комиссар. — Тебе, Марчелу, виднее. Еще что скажешь?

— Скажу, скажу, — пообещал доктор, заглядывая между гниющих губ, трогая пальцы, шею и прочие части тела убитого, тыкая в рану какими-то блестящими инструментами, скобля, разрезая и производя суеты не меньше, чем сотня трудолюбивых муравьев. — Интересный тебе покойничек достался, Костаке. С историей. Из благородных покойничек-то. И, похоже, военный. Мозоли-то на ручках у нас характе-е-ерные, — нараспев проговорил доктор, обращаясь то ли к трупу, то ли к комиссару. — А сами ручки нее-ежные… Были.

— Военный, значит…

Не верить Марчелу Годяну комиссар не мог. И на то, что доктор ошибается хоть в чем-то, что касается его ремесла, не поставил бы и гнутой монетки. Значит — военный. Этого только вот не хватало.

— И убили его не здесь, — закончил Годяну, став неожиданно сухим и деловитым. — Рубанули по голове, притащили голого к реке и притопили, лентяи, даже железяку какую поленились примотать.

— Хорошо, что поленились, — сумрачно ответил комиссар. — Иначе до страшного суда не всплыл бы. Голого-то почему?