Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– Всевышний творец вложил мне в грудь первенство в искусстве стрельбы. Говорят, что среди гостей - известный и прославленный воин. Пусть покажет, на что способен?
– издевался воин.
– Ты рохля!
– грубо воскликнул Аббас Кули.
– У тебя не первенство, а прореха в мозгах. Давай свою зубочистку.
Мансурову надоели пререкания... Он пошел прямо на воина-джемшида. Небрежно отодвинул ладонью направленное прямо ему в грудь дуло карабина.
– Дай-ка мне твою игрушечку!
Джемшид безропотно выпустил из рук винтовку. Он разинул
– Джан-и-марг! Смерть моей душе! Это вы?!
– И вдруг заорал в толпу: Сам великий воин! Смотрите! К нам приехал сам! Кланяйтесь, джемшиды!
– Он отскочил в сторону, отшвырнул толстого визиря так резко, что сшиб с его головы круглую чалму, и закричал на все кочевье: - Великий воин! Великий воин! Милости просим, великий воин! Наш дом - ваш дом! Объявляю радостную весть, которая поднимет нашу гордость к небесам: сам великий воин, известный в мирах, осчастливил кочевье и соблаговолил прибыть в гости, навестить нас - джемшидов! Какая честь!
Земля задрожала под копытами возвратившихся всадников, и они заполнили все пространство меж чаппари и юртами. Но среди спешившихся всадников и великий Джемшид и его внук потерялись, и Мансуров напрасно старался их разглядеть. Он нетерпеливо хлестал плеткой себя по голенищам сапог. В степи при встрече его не допустили к сыну, не дали даже обнять малыша: "Воины не обнимаются, мужчинам неуместны поцелуи".
И тогда он не выдержал, нарушил весь церемониал встречи и приказал Алиеву ехать вперед.
– Нравный вождь, - сказал Аббас Кули, - обиделся, что мы уехали вперед. Не подождали... Теперь вон он... Смотрите! Зашел в шатер с вашим сыном. Фасон жмет!
– Великий Джемшид ждет вас!
– вдруг возгласил пискляво толстый визирь.
– Великий Джемшид ждет гостей в своем царственном чаппари, прокричал воин в шелковом одеянии и рысцой побежал вперед, показывая дорогу.
Мансуров решительно зашагал сквозь толпу к огромному черному шатру.
Алексей Иванович не желал ждать, когда вождь перестанет ломаться. Не взглянув даже на стоявшую у входа охрану, ощетинившуюся дулами ружей, откинул резко занавес и переступил порог шатра.
Он знал, что его ждут, но мысленно усмехнулся, когда глаза его привыкли после яркого дня к сумраку и он увидел, что делалось внутри шатра.
Весь торжественный церемониал царских дворов Багдада, Дамаска, Дели не шел и в сравнение с тем вычурным великолепием, которым окружил себя вождь джемшидского, не слишком уж многочисленного, но могущественного племени. Он всерьез решил возвести свой престиж до седьмого круга небес и ошеломить воображение гостя и родственника напыщенными, но мишурными атрибутами своей власти.
Но что касается пиршества, которое в тот день было устроено в честь Алексея Ивановича, то о нем говорила потом годы вся Бадхызская степь.
Подобные роскошные пиры описываются в героических дастанах и эпических сагах. Их устраивают во время свадеб или побед над врагами. Даже сам Ялангтуш, легендарный родоначальник благородных
Горячее гостеприимство - лед в обращении. В степи про такое знали. Знал и Алексей Иванович. Вождь кочевников вполне способен с любезной улыбочкой подготавливать гибель своей жертве, даже гостю, потому что, по неписаному кодексу вежливости, на эмиров и прочих феодальных князей и принцев законы обычая гостеприимства не распространялись. Политика сначала, гостеприимство потом. Еще Чингисхан учил не различать ни гостя, ни родственника, когда речь идет о захвате власти.
А вождь, старый Джемшид, подбавил сомнений. Он разошелся не то от выпитого без меры казахского кумыса, не то от французского коньяка. Наклонившись к Мансурову и пытливо разглядывая его, мрачно сказал:
– Вон ты какой... гордый... Выпил бы яду со мной - сказал бы спасибо!
А потом, столь же надутый, недоверчивый, принялся задавать вопросы, что уж совсем не принято. Каждый вопрос и ответ сопровождались обильными возлияниями. На суфре появился новый ряд блюд и мисок с новыми аппетитно пахнущими кушаниями, острыми, жирными, вкусными. И неудивительно, что игра в вопросы-ответы растянулась чуть ли не до полудня.
– Зачем вы явились?
– спросил вождь.
– Искать ответа, - мгновенно ответил Мансуров.
Эпическую церемонию расспросов Мансуров знал еще со времен гражданской войны в Туркестане. Знал он также, что такой разговор кончался порой драматически и даже трагически, а потому следует быть готовым ко всему.
После длительного перерыва на ублаготворение желудка последовал новый вопрос:
– Разве ты его не нашел?
На это следовало ответить по готовой, издревле установленной форме, что Мансуров и сделал:
– Потому что ищу.
– Как ты его найдешь?
– Перестав искать.
– Где ты его найдешь?
– Нигде, кроме здешних мест...
– Когда ты его найдешь?
– Никогда, если не сейчас.
В последних двух ответах Алексей Иванович отступил от принятых формулировок. Он злился - опять сына куда-то спрятали. Да и вождь заволновался, занервничал. Густейшие, шириной в два пальца брови полезли на лоб, покрывшийся гармошкой глубоких морщин. Вождь старался сообразить. Собирался с мыслями.
Раскаты хохота и возгласы заглушали в немалой мере вопросы и ответы, и едва ли кто из присутствующих обратил внимание на чересчур смелое поведение Мансурова. Вождь тоже предпочел смеяться. Он прикрывал конфуз. Он хотел припугнуть непочтительного и нежеланного зятя, а напугался сам, особенно когда Мансуров снова заговорил: