Колумб
Шрифт:
Документ чрезвычайно любопытный. Во-первых, из текста его явствует, что дело Колумба все еще не было разрешено к началу мая 1487 года и он продолжал томиться в ожидании ответа комиссии. Это томление и было акцией, «полезной для службы их высочествам». Во-вторых, числился он за комиссией Талаверы. Епископ, распорядившийся выдать деньги, — Талавера — с августа 1485 года он носил это звание, хотя, вероятно, ни разу не посетил свою паству в епископальном граде Авиле. В-третьих, отчетливо видно, что в курсе дел просителя был главный эконом Алонсо де Кинтанилья, который выдал этот платежный документ.
Приятно, когда счет идет на тысячи, но не слишком отрадно, если выплата производится не в звонких кастельяно, а в жалких мараведи. Мараведи — это даже не монета, а счетная единица, и при том очень мелкая: 450 мараведи содержалось в одном кастельяно, золотой монете весом 4,5 грамма.
Каменщики и плотники зарабатывали примерно тысячу мараведи в месяц, столько же получал простой матрос Колумбовой флотилии. Таким образом, казна особой щедрости не проявила, выдав будущему адмиралу три тысячи мараведи. Тем более что следующий платеж последовал только через два месяца.
Но вторично, 3 июля 1487 года, три тысячи мараведи выданы были Колумбу уже не за «нечто полезное… их высочествам», а в качестве «вспомоществования» (ayuda de costa).
Отсюда напрашивается вывод, что комиссия уже отделалась от Колумба, но, поскольку ее заключение еще не утвердила королевская чета, просителю продолжали выплачивать кормовые деньги.
Королеве и королю недосуг было заниматься делами докучливых просителей. 7 мая 1487 года кастильские войска приступили к осаде Малаги, второго по значению города Гранадского эмирата. Боевые операции затянулись, Малагу удалось взять только 18 августа.
На радостях королевская чета велела Колумбу прибыть в ее ставку. 27 августа тот же казначей Франсиско Гонсалес де Севилья записал в своей счетной книге: «Кристобалю Колону выдано четыре тысячи мараведи, дабы он отправился в ставку. По приказу их высочеств и по поручению епископа. А всего выплачено семь тысяч мараведи, включая то, что было дано в качестве вспомоществования по другому счету от 3 июля» (95, II, 4).
На этот раз Колумб получил прогонные деньги.
Три записи в счетной книге казначея Франсиско Гонсалеса де Севильи — это единственные вехи, по которым можно проследить ход событий в летние месяцы 1487 года.
По всей вероятности, в середине июня комиссия вынесла свое решение, а в самом конце августа или в начале сентября последовала аудиенция в королевской ставке.
Каковы же были решения комиссии и королевской четы?
К сожалению, относительно вердикта комиссии суждения Фернандо Колона и Лас Касаса сомнительны. Оба они не могли примириться с заключением комиссии и изложили его весьма необъективно.
Фернандо Колон, например, утверждает, что комиссия отказала его отцу, ссылаясь на блаженного Августина, который считал, что не существует антиподов, а поэтому и невозможно из одного полушария проникнуть в другое.
Такой ответ Колумб, вероятно, получил бы, если бы события развертывались не в XV, а в X веке. И, кроме того, автор проекта не ставил вопрос о путешествии в «другое полушарие». Он желал коротким западным путем дойти до восточной оконечности Азии, то есть до земель, как и Европа, лежащих в северном полушарии и населенных отнюдь не антиподами.
Не менее странные аргументы противников проекта приводил Лас Касас. По его словам, эти деятели не только разделяли сомнения блаженного Августина, но и полагали, что, плывя в западном направлении, автор проекта сперва должен будет спуститься вниз, а затем, в другом полушарии, ему придется все время подниматься в гору, корабли же не приспособлены для такого восхождения.
Но и Фернандо Колон, и Лас Касас наряду с этими явно нереальными доводами ссылались и на вполне вероятный аргумент: не имеет смысла предпринимать заморские экспедиции, пока идет война с Гранадой.
К счастью, о работе комиссии сохранился отзыв одного из ее членов, Родриго де Мальдонадо.
В 1515 году, выступая в качестве свидетеля в тяжбе Диего Колона с кастильской короной, он дал такое показание:
«Сей свидетель заявил, что он, а также тогдашний приор Прадо, который стал затем архиепископом гранадским [Талавера], и другие ученые, законоведы и моряки обсуждали с упомянутым Адмиралом то, что касалось плавания к названным островам, и все они согласились: противоречит истине то, что говорил Адмирал, но, вопреки мнению большинства членов комиссии, последний упорно настаивал на своем» (56, VII, 101–102).
Надо полагать, что космографы и моряки приводили те же резоны, что и члены лиссабонской Математической Хунты. Им ведь были ведомы расчеты Птолемея, считавшего, что суша по протяженности равна морю, и градусные расстояния они измеряли не в коротких милях.
Испанский колумбовед А. Алтолагире-и-Дувале заключил, что отрицательное решение комиссия приняла «к чести для кастильской науки».
Доля истины в этом утверждении есть, но, к чести Колумба, ему удалось обойти мужей кастильской науки и вопреки их прогнозам совершить великие открытия. Правда, открыл он не то, что искал…
Вторая аудиенция, данная королевской четой, не оправдала надежд Колумба. Однако королева и король воздержались от окончательного ответа.
Весьма возможно, что к тому времени у Колумба уже появились при дворе влиятельные сторонники, но так или иначе королевская чета предпочла оставить автора проекта в резерве. Посулы его были весьма соблазнительными, и стоило до поры до времени удерживать этого упрямого генуэзца на привязи.
Что Колумбу окончательно не отказали в королевских милостях, явствует из ведомостей казначея Франсиско Гонсалеса де Севильи.
15 октября 1487 года он получил четыре тысячи мараведи по непосредственному указанию их высочеств.
Королевский табор отбыл на север, а обескураженный Колумб остался в Кордове. Время шло, жернова по-прежнему вертелись.
ОСЕННЯЯ ЛЮБОВЬ
Кордова… Некогда этот город был столицей халифата Олгейядов, жемчужиной мавританской Испании. Христиане завоевали его в 1236 году, и вскоре былая столица впала в ничтожество. Жизнь стороной обходила ее, большая часть города лежала в развалинах. Пустынны были узкие улицы со слепыми домами, но, как в давние времена халифата, пульс города бился в тенистых внутренних двориках.