Колымский эндшпиль
Шрифт:
Светлана заказывала песню за песней. Особенно нравилась ей одна: в которой были слова «Почему черёмуха, почему бела? Почему вчера ещё ты со мной была?» Несколько раз по Светланиной просьбе Никицкий всё с одинаковой страстью повторял это сочинение. Где-то в полночь Антон сказал: «Ещё одну – и уходим?», – но Светлана отрицательно замотала головой. Спустя четверть часа он опять предложил заканчивать и встретил со стороны Светланы ту же неохоту. Только после его третьего воззвания Светлана промолвила: «Черёмуху – и пошли».
Мы затоптали костёр, восшипели залитые оставшимся чаем уголья, и настала тишина – и тишина эта продолжала петь для меня: «Почему вдоль бережка вдаль плывёт венок, что сплетала девушка в прошлый
После того как девушки свернули в свою калитку и мы с Антоном остались одни, он осведомился:
– Ты хоть немного знаешь женщин?
– Вряд ли. Не осмелился бы так сказать, – ответил я.
– Тогда запомни: с любой из них надо быть предельно осторожным. Какой бы сказкой она тебе ни казалась. Она может показаться тебе роднее родной мамы – а ты всё равно заставь себя очнуться. Как мог бы сказать Владимир Ильич: «Расслабление смерти подобно». А может, он так и говорил пожив с Надеждой Константиновной – почём мы знаем?
– Это ты случайно не про Свету?
– Раз про всех – значит, и про неё. Почему ты спрашиваешь?
– Ты ей понравился.
– Тебе так показалось?
– Да ладно уж «показалось»!
– Возможно, и так.
– Ну и ты – ничего?..
– Она интересная.
– По-моему, за весь вечер не сказала ни одного лишнего слова.
– И этим много тебе сказала?.. Не хочется делать жизнь сложной. Никому это не надо.
– Интересно бы узнать её мнение на этот счёт.
– Думаю, такое же.
Когда мы улеглись, Антон заговорил:
– Это сейчас я стараюсь рассуждать, а до армии был!.. Охламон – куда несло, туда и нёсся! Через год после того как школу кончил, поехал в пионерлагерь вожатым. В соседнем отряде там была старшеклассница, которая очень мальчиков любила. Ничего с ней поделать не могли. Ну, и решили, пока она весь лагерь не развратила, отправить её домой. До посёлка, где она жила, надо было самолётом АН-2 добираться. Мне поручили её сопровождать до трапа. Начальник лагеря велел, чтобы я её воспитывал по пути. Приехали в аэропорт, а погоды нет, рейс отложен. Поселились в гостинице, в соседних номерах – ну и сам понимаешь, как я её воспитывал… А однажды в Мурманске после драки на танцах за мной погналась милиция, а я от неё на башенный кран взобрался. Там в потёмках и наткнулся грудью на железяку так, что потом в больницу попал. Но всё это было до службы. Попал я в учебку 1 , на специальность «сапёр». Ни одной свободной минуты. По территории продвигаться – только бегом. Сержанты – псы: что не так – наряд или «губа». Хочется всегда одного: спать. Был у нас один сержант: сидим в классе, он лапу положил на голову Ленину – там гипсовый бюст стоял – и говорит: «Попал бы ты ко мне – я бы тебе живо матку вывернул!» Вряд ли кто из нас сомневался, что так бы оно и произошло. Сидишь, бывало, на торчке – единственное более или менее спокойное место, – глядишь на ремень и думаешь: выйдешь ты из учебки живым или нет? В войсках потом уже легче было. Тем более после дембиля: всё трын-трава. Но всё равно со временем чего-то серьёзного захотелось. Нацелился на институт и через подготовительное отделение всё-таки в него попал. Ты, наверно, думаешь: «Чего ж ты тогда, как раздолбай, учился?». Наверно, таким и был. Хотел учиться, но – меньше, чем гулять. Но теперь – всё. Теперь я знаю, что институт закончу. Конечно, если непредвиденных сложностей не возникнет.
1
Учебка – разг. Учебная войсковая часть для подготовки сержантского состава
Я возражал:
– По-моему, у тебя для своей несерьёзности слишком простое объяснение. Несерьёзное.
– У тебя есть лучше?
– Не знаю, лучше ли, но, мне кажется, ничего не бывает просто так. Раз у тебя не получалось учиться, значит, и не могло получиться.
– Мне это нравится: может, я и не грешник совсем?
– Может, к первому курсу твоя нервная система не отдохнула от армии и от завода – вот и не хватало у тебя сил.
– Нет уж! – восклицал Антон. – Если в твоих словах и есть правда, то не для меня. Если я с ними соглашусь, она исчезнет.
Потом я сказал:
– Вот что я замечал: обычно, когда мужчины говорят, что знают женщин, то имеют в виду, что-то не очень лестное для них. И вид у них всегда такой, как будто они высказывают жестокую правду.
Антон довольно долго думал над ответом и проговорил:
– Надо осторожно выбрать одну, а потом уже с ней не быть осторожным.
Поутру сквозь дрёму я снова слушал в горнице жизнь, стукотню, а потом оказалось, что вставать – тепло. Тётя Маруся затопила для нас печку, оставила ещё не остывшего после дойки молока и ушла.
– Чистое золото, – опять отозвался о ней Антон.
Погода поменялась. Задул холодный ветер, по небу вразнобой бежали серые и сизые облака. Мы с Антоном помогали загружать ЗИЛ-157, на котором уезжали в свой отряд Светлана с Викой. Я взглянул на шофёра: глаза его синими не были.
Несколько человек отъезжающих забрались под тент кузова, разлеглись, накрывшись телогрейками, на мягких вещах, и машина покатилась.
– До осени! – проговорил Антон, и, пока оставался виден для нас грузовик, видны были нам и подруги, беспрерывно машущие руками.
В тот день главный геолог поручил нам прополаскивать от глины и песка ранее побывавшие в деле мешочки для геохимических 2 проб. В ручье поблизости от камералки, выбранном для этой работы, была очень холодная вода.
– Может, подождать, когда день будет потеплее? – предложил Никицкий.
– Некогда ждать. Через два дня отбываем. А вы приходите греться.
Мешочкам счёт вёлся на тысячи. Размером с ладонь, они бывали сшиты из лоскутов бязи, сатина, батиста и имели неисчислимые разновидности окраски, так что, запуская руку во вьючную суму, где они были сложены ворохом, ты никогда не знал, какое выйдет оттуда следующее произведение искусства.
2
Геохимия – наука о распределении химических элементов в земной коре
Может быть, полторы сотни мешочков оказались вымыты к тому времени, как я сказал:
– Вот она – геология.
– Тебе не нравится?
– Наоборот – чем дальше, тем больше удовольствия получаю. Точно: чувствую себя, как Акакий Акакиевич, только вместо букв – мешочки. Ничего другого и не хочется. Так бы один за другим выворачивал да полоскал весь день, всё лето. А может, и всю жизнь.
– Это ты ещё в армии не был.
Наверное, каждые двадцать минут мы приходили в камералку греть над электрической плиткой свои красные и опухшие руки. До конца дня нами оказалась постиранной приблизительно половина мешочков. Мы густо развешали их на лохматых верёвках, которые нашли натянутыми во дворе камералки. Мешочки то подсыхали на ветерке, то снова промачивались дождём, так что неясно было, чья возьмёт к завтрашнему дню.
По дороге домой Антон сказал:
– Знаешь, какая у тёти Маруси судьба? Муж вернулся с фронта раненый, пожил чуть-чуть и умер. Одна дочь утонула молодая, другая – умерла от энцефалита. Может, одна на миллион – и как раз она. А разве скажешь по Марусе? Вот где дух. Вообще, пожилые женщины лучше молодых.
– То есть как?
– Молодые – не такие добрые. Для того чтобы быть добрыми, им нужно любить. Или иметь расчёт. Никогда не знаешь, где у них кончается чувство и начинается расчёт.