Колымское эхо
Шрифт:
— Зря сел на самом виду.
— Так это же столовая, что в том особого? — удивилась Варя.
— Я только вышел оттуда, как меня облепили четверо парней. Примерно таких, как Ленька. Попросили закурить, внаглую затащили за угол. Ни слова не говоря, без повода и причины стали мне вламывать. Леньки рядом не было. Я отмахивался изо всех сил. Но их все же четверо. Все молодые, здоровые, нахальные. Их много, а я один,— вздохнул Бондарев.
— А что, мимо никто не проходил? — спросила Варя.
— Никого. Да и меня загнали в угол не случайно. Знали, там им никто не помешает. Другое дело, что я не знал
— В милиции проверили на алкоголь, взяли объяснение, когда узнали, кто я, потеплели, захотели помочь. И, знаешь, сразу назвали грузчиков и Леньку. Я, когда услышал фамилию, сразу вспомнил и рассказал все. Ну, мужики решили не медлить и вскоре всех пятерых доставили в милицию. Они улыбались, увидев меня в таком виде. Еще и высмеивали, обзывали.
Но тут дежурный предложил написать мне на них заявление и пообещал завести на всех уголовное дело.
— Круто. Но поделом! — согласилась Варя.
— Я тоже так решил. Но Ленька, вот наглец, сказал, что я еще на Колыме приставал к нему как педофил и он потребует для меня наказания. Тут уж меня взбесило. И я рассказал, что этот тип все годы на зоне был стукачом. Такого даже побрезговал бы трогать. В отношении Леньки никто ни одного доброго слова не скажет. Он воровал у своих ребят, особо из посылок, даже зарплаты отнимал у младших. Я это знал, но Ленька заручился поддержкой спецчасти и там его покрывали, не давали в обиду. Он был недосягаем.
— Во, хитрожопый змей! — взорвалась Варя.
— Понимаешь, как назло, к этому времени в Магаданской прокуратуре сменился весь штат. Да и на зоне никого из прежних. Детская зона давно закрылась. Так что вступиться за меня было некому. Надо защищаться самому. А против наглости, сама понимаешь, оружия нет. Но, нашли ребята из милиции кое-кого из прежних работников спецчасти зоны. Ну, когда им стукач уже не нужен, они засветили его целиком, не стали прикрывать, сказали о нем все и над Леней вместе с той четверкой реально повисло уголовное дело. Ох, и завертелись мужички. Покоя не давали. И уговаривали меня забрать заявление из милиции, и грозили урыть. Чего ж только не наслушался. Даже домой пытались прийти. Но не пустил никого. Начали посылать родню, знакомых, предлагали деньги. Ничего у них не получилось. Ни на какие уступки не пошел. Не стал жалеть подонка. Короче, с месяц длилось следствие, а потом дело передали в суд. Ох, как извинялись эти козлы за свою подлянку, но наказания не миновали. Те четверо получили по три года, а Леня, как организатор и клеветник — пять лет усиленного режима. Вот так и расстались с ним. А недавно он вышел из заключения. Виделись с ним. Такой тихий стал. Будто переродился, как напуганный, старается подальше от всех держаться. Меня увидел, на другую сторону улицы перескочил. Говорят, что семьей обзавелся, ребенок есть. Но подлец в нем жив. Этого ни одна Колыма, никакая зона не выправит. Он таким родился. И, к сожалению, не единственный. Вот такие выживают за счет других ребят. Ведь посылки отнимал у слабых, младших, они поумирали. Леня еще не одну Колыму переживет и ни черта ему не сделается. Еще и наплодит себе подобных паразитов.
— А как те четверо?
— Они не вернулись в поселок, ушли на суда, в рыбаки. На берегу почти не бывают и с Леней отношения порвали. Наверное, разобрались в человеке.
— После зоны поумнели! — вставила Варя.
— Наверное,— усмехнулся Бондарев и продолжил:
— А вот в Магадане, когда с Ивановым приехали, совсем смешно получилось. Тоже в кафе зашли пообедать. А тут еще такой холод, насквозь колотун продрал. Вздумали чаем согреться. Я, пока минута выдалась, к стойке подошел и спросил бармена про сигареты, какие есть? Но моей марки не оказалось. Я поплелся к нашему столику, сижу один, жду Евменыча. Никак не могу согреться. Колочусь так, что зубы стучат, как у волка. А чай никак не несут. Вдруг подходит бармен, положил передо мною блок сигарет и говорит:
— Здравствуйте, Игорь Павлович.
— Я ответил, а сам думаю, хоть бы здесь в морду не получить. А парень спрашивает:
— Не узнали меня?
— Ответил честно, что не узнал. И вообще мне пачки сигарет достаточно. Блок — это много. А парень рассмеялся и ответил:
— Примите от меня, как сувенир. Станете курить, может, вспомните. Я—Женька Гольцов. Вы меня из зоны выпустили на целых пять лет раньше срока. Опротестовали приговор и меня вывели из зоны. Как сказку подарили. Я тот день каждый год отмечаю как праздник и вас вспоминаю, за ваше здоровье пью. Жизнь мне спасли. И не только мне. Я никогда вас не забуду. Спасибо вам!
— Рассказал Женя о себе, что имеет двоих детей, хорошую жену. У них просторная трехкомнатная квартира, машина. Все в жизни наладилось. И только во сне все еще снится зона. А дети спрашивают:
— Пап, почему ты во сне плачешь?
— Что им отвечу? Стыдно, ведь я мужчина. Но во сне обычный человек, все тот же мальчишка, голодный и избитый. Я первое время кусочки хлеба держал под подушкой и все проверял, не украли ль? Тогда ребята, заметив такое, положили передо мной буханку хлеба. Нет, они не высмеивали, жалко меня было. Я им немного рассказал о зоне. А детям смолчал, так жена их просветила. Теперь просят свозить и показать. Но я не смогу. Слишком тяжела та память,— курил Игорь.
— Знаешь, он не взял с нас деньги и просил заходить к нему. Дал номер домашнего телефона, звал в гости. Мне было стыдно признаться, что и в гости к нему мне пойти не в чем, сослался на дела и занятость. Женя ушел за стойку, но прежде подал руку, сказав от души:
— Спасибо, что вы были и есть, что вернули нам жизнь. Я всегда вас буду помнить. Ведь если б не было вас, не было б меня! Дай Бог вам здоровья, удач, счастья. Пусть только добрые люди встречаются на пути.
— Не все же сволочи! — вставила Варя.
— Понятное дело! Хороших всегда больше. Женя проводил до дверей, напомнил свой домашний адрес. Сказал, что будет очень ждать меня, и просил, когда-нибудь летом съездить с ним на место детской зоны.
— Я боюсь, что не выдержу и расплачусь при детях. А не хотелось бы. Ведь уже мужчина. Зачем ребятне моей видеть, как болит отнятое, изувеченное детство! Ведь его все равно не вернуть. Вот только до сих пор обидно, что не было его у меня...