Командующий фронтом
Шрифт:
За мостом утопала в зелени деревьев станция. Приказав роте растянуться цепочкой по перрону, Лазо ушел в станционное помещение.
— Скоро прибудет из Иркутска поезд специального назначения? — обратился он к железнодорожнику, стоявшему в комнате у окна.
— На подходе.
— Он пройдет дальше или остановится?
— Красноярск пока не принимает.
Лазо вышел на перрон. «Сдержали железнодорожники слово, — подумал он, — теперь все зависит от нас».
Вдали показался дымок паровоза. У станции он остановился, и из теплушек повыскакивали солдаты.
Лазо, стоя на стуле, кричал:
— Подходи ближе, ребята! Ближе, ближе!
Солдаты из любопытства столпились вокруг Лазо.
— Товарищи! — громко заговорил он. — Мы, солдаты пятнадцатого Сибирского пехотного полка, вышли вас встретить. Знаете ли, куда и зачем вы едете?
Солдаты молчали.
— Я вам скажу. Вас везут по вызову полковника Толстова в Красноярск стрелять в ваших братьев, которые не хотят подчиняться белогвардейским офицерам, а признают только власть Советов рабочих и солдатских депутатов. Вас пугают красногвардейскими отрядами. Вы их видели? Вот перед вами красногвардейцы! — Лазо широко раскинул руки в стороны. — Кто мы? Головорезы или мирные люди? Мы не хотим ни власти царских генералов, ни власти меньшевиков и эсеров из Временного правительства. Нам нужна война не с немцами, а с помещиками и фабрикантами.
— Кто ты такой? — спросил один из приехавших солдат.
— Я бывший офицер, командир роты, а теперь председатель солдатской секции Совета.
— Правду говоришь?
— Спроси у красногвардейцев.
Рядом с Лазо встал Рябов.
— Дозвольте, товарищ командир, мне сказать слово!
Лазо уступил место Рябову.
— Слушай мое бывшее солдатское, а теперь красногвардейское слово! — крикнул Рябов. — Я мужик Ржевского уезда Тверской губернии Иван Рябов. Командир наш сказал правду. Я, как и вы, присягал царю не по своей воле. Принудили… Что, разве не так говорю? — Он показал рукой на какого-то солдата и спросил: — А ты? А ты? Ты по своей воле присягал? Что же вы, братцы, приехали стрелять в нас? Совесть-то где? Кому служите? Офицерам? Давайте по-хорошему: снимайте погоны, познакомимся, обнимемся и поедем с нами.
— Правильно! Ура! — закричали приехавшие солдаты.
— А с офицерами что делать? — спросил солдат, срывая погоны с гимнастерки.
— Наш командир позаботится об этом, — ответил Рябов и сошел со стула.
К нему подошел Назарчук, похлопал по плечу и серьезно сказал:
— С сегодняшнего дня будешь у нас агитатором. Ты, брат, мастер на речи.
Офицеров разоружили. Им предложили дождаться встречного поезда и возвратиться в Иркутск. Двое, сняв с себя погоны, заявили, что и они готовы принести присягу Красноярскому Совету. Это вызвало шумное одобрение среди солдат.
— Видишь, какое дело, — говорил Рябов новым товарищам, — офицер офицеру рознь. Один понимает солдата, а другой смотрит на него как на скотину.
Пока Назарчук, Рябов и другие вели беседы с солдатами, Лазо звонил в Красноярск.
— Сафронов, это ты? — кричал он, надрываясь, в трубку. — Это я, Лазо! Принимай поезд! Сообщи Бороде, чтобы лично приехал на вокзал встречать новое пополнение.
Машинист дал гудок, и поезд медленно отошел от станции. Рядом с машинистом стоял возбужденный Лазо.
Полковник Толстов, напуганный переходом иркутской части на сторону Красноярского Совета, пришел к убеждению, что его могут арестовать. Гадалов раздобыл ему штатский костюм и подложный паспорт на имя адвоката Лабинского.
Ярко горел камин в столовой купца. В хрустальных подвесках люстры играли разноцветные огни. Гадалов обтер платком вспотевшую шею.
— Я денег не пожалею, — сказал он сердито, — пусть шлют казаков, а солдаты — шваль, их переманить ничего не стоит.
— Постараюсь, — сказал полковник, примеряя гадаловский полушубок.
— Вот еще пять тысяч! — Купец бросил пачку керенок. — Только без казаков не возвращайтесь!
— И мне бы с полковником поехать, Савва Матвеевич, — попросил Сотников. Он давно хотел, но никак не мог убежать из-под опеки купца и его дочери.
— Как думаете, полковник? — спросил Гадалов.
Раньше чем Толстов посмотрел на купца, Сотников незаметно подмигнул полковнику. Толстов смекнул, в чем дело, и ответил:
— Вдвоем, понятно, лучше. Я буду требовать казаков, а он артиллерию.
— Ладно, езжай! — согласился Гадалов. — Погоны спрячь в карман, не то в дороге «товарищи» прибьют.
— Денег дадите, Савва Матвеевич?
Дочь Гадалова, подслушивавшая за дверью, вбежала в столовую, бросилась отцу в ноги и заплакала.
— Ну вот еще, — недовольно пробурчал купец, — не хватало девичьих слез. Встань!
— Папенька, — просила она сквозь слезы, — дайте ему побольше денег. Вдруг арестуют, надо будет откупиться.
— Ладно, дам, только не реви…
Об отъезде Толстова Лазо узнал от Сафронова, того самого железнодорожника, который уговорил дежурного в Красноярске не принимать поезда из Иркутска, пока солдаты не присягнут Совету.
— Прозевали, — пожалел Лазо, — а можно было задержать полковника.
Назарчук, посланный с утра в разведку, возвратился только вечером и рассказал Лазо о том, что Толстов уехал в Иркутск один, а Сотников остался и пьянствует у себя на квартире.
— Говорят, — сказал Назарчук, — что он выманил у Гадалова десять тысяч рублей.
Эта весть дошла и до купца. Разозленный обманом Сотникова, он приехал к нему на квартиру и пригрозил:
— Я тебя в порошок сотру. Жулик ты, а не офицер. Картежник! Грабитель!
У Сотникова хмель сразу вылетел из головы. Он поднялся со стула и заплетающимся языком сказал:
— Я не позволю купчишке кричать на меня, казачьего офицера.
Гадалов схватил за край скатерть, потянул ее к себе. На пол со звоном полетели бокалы с недопитым вином, бутылки, тарелки.
— Погоди, — кипел он от бешенства, — я на тебя в суд подам, в тюрьму посажу за аферу, — и выбежал на улицу.