Командующий фронтом
Шрифт:
— Почему не явился Селезнев?
— Убит, — ответил кто-то.
Наступило тягостное молчание.
Лазо склонил голову и произнес:
— Почтим его память вставанием…
Командиры поднялись.
— Прошу сесть! — снова раздался голос Лазо. Передохнув, он продолжал: — Почему нам не удалось выполнить задуманный план?
— Людей-то в Белом доме освободили, — перебил его один из командиров, у которого к заячьей папахе была пришита красная ленточка, — разве это не победа?
— Здесь не митинг, — недовольно сказал Лазо. — Мы собрались для того, чтобы разобраться в причинах неудавшегося разгрома юнкеров. Сумел ли Селезнев привлечь на себя огонь противника? Только в первые минуты. А потом его отряд залег, заняв выжидательную позицию.
— Я ведь сказал, что Селезнева тут же убило, — перебил опять кто-то.
— Ну и что? — возмутился Лазо. — Разве его никто не мог заменить? Я не сомневаюсь, что Селезнев разъяснил задачу всем бойцам. — Лазо остановился, вынул из кармана блокнот, перелистал несколько страничек. — Локтевую связь с Селезневым держал Погосов. Вы здесь, товарищ Погосов?
— Так точно! — ответил с места командир Заангарского отряда.
— Ваши люди до сих пор не умеют делать перебежек. Кто в этом виноват? Вы — и никто больше. Бойцов надо учить каждую свободную минуту. Раз и навсегда поймите, что борьба с белыми не на один день. В Иркутске подавим восстание, а оно вспыхнет в другом городе. Значит, придется ехать на подмогу. Боец революционной армии должен в совершенстве овладеть военным делом. Понятно?
— Так точно! — отозвался Погосов.
Лазо встал и закончил:
— Завтра идем в решительное наступление. Сил у нас теперь немало. Задача остается прежняя. Командиром Селезневского отряда назначаю казака Безуглова.
Степан, сидевший незаметно в углу, подбежал к Лазо.
— Уволь, пожалуйста! Где мне командовать? Уж лучше я лазутчиком буду.
Командиры рассмеялись.
— Я не отменяю приказа, товарищ Безуглов.
— Слушаюсь! — ответил казак.
На этот раз план был выполнен — юнкера сложили оружие и прекратили борьбу.
В кабинет Лазо ввели арестованного в черном полушубке. В руках он бережно держал папаху из серой смушки. Пугливо озираясь, арестованный подошел к столу и уставился пустым взглядом на Лазо.
— Садитесь!
Арестованный послушно сел.
— Ваша фамилия?
— Толстов.
— Чин?
— Полковник.
— Почему вы в гадаловском полушубке, а не в бекеше?
Толстов нервно дернул головой и поднялся. «Откуда этот небритый мужик знает, чей полушубок на мне?» — подумал он.
— Садитесь, полковник, нам придется долго беседовать, устанете стоять.
Толстов снова сел.
— Паспорт на имя адвоката Лабинского при вас?
— Здесь какая-то ошибка, — состроил возмущенную гримасу Толстов, — я назвал себя.
— Зачем приехали в Иркутск?
— По вызову округа.
— Точнее.
— Точнее быть не может.
— Лжете, полковник Толстов! Округ вас не вызывал, вы сами приехали сюда за юнкерами. Гадалов вам немало тысчонок отвалил. И паспорт на имя Лабинского у вас зашит в папахе, а может быть, там важные документы. Это мы узнаем после нашей беседы. Сотников умнее вас оказался, не поехал. Что же вы молчите?
Толстов растерянно смотрел на Лазо, пытаясь догадаться, откуда тот все знает.
— Разрешите вам задать один вопрос? — неожиданно спросил полковник.
— Пожалуйста!
— Кто вы?
— Бывший прапорщик Лазо, ныне комендант города Иркутска.
— Гм!.. — промычал Толстов.
— Ну, вот и познакомились! — усмехнулся Лазо. — А ведь вы, оказывается, даже командовать не умеете. У вас артиллерия была, а действовать ею в уличных боях не смогли. Вы курс артиллерии проходили по Будаевскому? Плохой учебник. А теперь поговорим о полковнике Никитине и командующем округом. Куда они скрылись?
— Не знаю.
— Не хотите говорить?
В приоткрытую дверь просунулась голова Безуглова.
— Дозволь войти, товарищ комендант.
— Входи!
Казак лихо козырнул.
— Здравия желаю, товарищ комендант!
— Здравствуй, Безуглов! — ответил Лазо и протянул ему руку. — Ты что хотел?
— Узнал, где скрылись беляки.
— Молодец! — воскликнул Лазо. — А вот полковник Толстов не знает. Скажи, Степан, где они?
— В аглицком доме, — выпалил казак. — Хотел туда пробраться, не пущают.
— Сами придут к нам на поклон. Спасибо, Степан!
— Слушаюсь, товарищ комендант.
В уютном домике предместья Иркутска — Глазкове разместился штаб коменданта города. У входа часовые.
Лазо в своем кабинете пишет донесение Красноярскому исполнительному комитету:
«Товарищи!
События в Иркутске пока идут лучше, чем мы ожидали. Мы понемногу отвоевываем одну позицию за другой на пути полного осуществления власти Советов. Угрозу вторичного вооруженного выступления нужно считать окончательно устраненной, так как юнкера спешно сдают все оружие, в том числе и пулеметы, и последние завтра будут вывезены из военного училища. И после всего того, что происходило в Иркутске, меня прямо удивила сегодня растерянность юнкеров и их стремление поскорее уехать, сдавая оружие. Одновременно с этим окружное бюро объявило себя высшей властью; в ближайшие дни предстоит захват правительственных учреждений.
Положение создалось такое, что без помощи извне Иркутск не справится со своими делами. И я думаю, что долг Красноярского Совета оставить несколько работников здесь. Прошу вас разрешить мне остаться пока в Иркутске и прислать мне мандат в окружное бюро. В ближайшие две недели никак не смогу выбраться отсюда. А недели через три постараюсь приехать в Красноярск с докладом. Со вчерашнего дня назначен революционным комитетом и утвержден окружным бюро комендантом города Иркутска. Одновременно с этим должность начальника гарнизона упраздняется и дела последнего переходят к коменданту.
Военная жизнь гарнизона дезорганизована до невероятности. Как только наладится военная жизнь города, постараюсь сложить с себя полномочия коменданта.
Передаю письмо с нашим эшелоном. Должен сказать, что наши товарищи поддержали честь Красноярского Совета. Не только не было ни одного недоразумения, но наряд Красной гвардии и солдат оказывал деятельную поддержку при разоружении юнкеров.
Хочу сказать несколько слов о тех мерах, которые, по-моему, исполнительный комитет должен провести в нашем Красноярском гарнизоне.
Необходимо сразу приняться за ликвидацию офицерства. Я думаю, целесообразнее будет поступить так, как это сделали товарищи канцы. Они выделили нужное число офицеров, а всех остальных уволили в бессрочный отпуск, дав им литера для бесплатного проезда, и произвели расчет по 1 января 1918 года. В отношении расчета у нас, я думаю, последний придется произвести по 15 января или даже по 1 февраля; уезжающих нужно будет снабдить соответствующими бланками и печатью исполнительного комитета (или солд. секции), чтобы им не чинили препятствий в пути. Я думаю, таким путем мы сразу избавимся и от лишних людей и от ненужных расходов.
Не берусь пока ответить на вопрос, как поступать с кадровыми офицерами. Вопрос этот, я думаю, придется разрешить в окружном бюро для всего округа. Далее, я думаю, необходимо у всех офицеров отобрать все огнестрельное оружие казенного образца и взять последнее всецело в распоряжение исполнительного комитета. Так поступили в городе Иркутске со всеми офицерами; нужно только сделать это сразу, чтобы офицерство не успело продать последнего. Вам могут возразить только в том случае, если огнестрельное оружие является собственностью офицера. Но едва ли с этим приходится считаться, тем более что при окончании военного училища или школы с офицера удерживается за револьвер 18 руб. — сумма ничтожная в сравнении с рыночной ценой.
Вам вместе с эшелоном привезут партию револьверов, которые были отобраны за эти дни нами, красноярцами. Необходимо вести самый строгий учет всем револьверам, находящимся при исполнительном комитете, иначе от них ничего не останется; нужно все револьверы сдавать под личную расписку на тех же условиях, на которых дается оружие красногвардейцам, то есть с обязательством вернуть последнее по первому требованию исполнительного комитета.
Несколько слов о разоружении казаков. После той борьбы, которая была в Иркутске, где казаки беспощадно расправились со своими противниками, я вижу только один выход — отнять пулеметы своими силами, хотя бы пришлось прибегнуть и к вооруженному столкновению. То, что я видел в Иркутске, заставляет меня сказать, что только вооруженным давлением на дивизион вы получите пулеметы.
Казакам нужно будет дать ультиматум и не более четырех часов времени на размышление. День посылки ультиматума нужно приурочить к тому времени, когда Ачинский эшелон будет находиться на ст. Красноярск. Одновременно с посылкой ультиматума две гаубицы и одна легкая пушка с надежным прикреплением должны быть установлены на горе в Николаевке. Поскольку в наших руках будет безусловный перевес и в людях, и в оружии (отсюда увезут пулеметы), — я думаю, казаки спасуют. Нужно быстро и энергично повести военные действия, начав с обстрела казаков — сначала шрапнелью, а потом из гаубицы.
При приемке пулеметов необходимо обратить внимание, чтобы последние были сданы в исправности, со всеми принадлежностями и с запасными частями; при пулеметах должны быть запасные затворы (замки).
В полковой гауптвахте находится полковник Толстов, взятый нашими красногвардейцами на переправе через Ангару.
«Как будто все, — подумал Лазо, — ничего не позабыл».
В дверь постучались.
— Войдите!
В комнату вошел член ревкома Гаврилов. Он был невысокого роста, плечист, крепко сложен, русые волосы зачесаны назад, лицо гладко выбрито. Посмотрев на Лазо, он покачал головой:
— Ну и зарос ты, Сергей Георгиевич.
— Отращиваю бороду и усы.
— Не ко времени, — пошутил Гаврилов, — иностранных послов надо сейчас принимать.
— Сами заявились?
— Я, что ли, их привел?! В приемной сидят… С секретарями, переводчиками. Поговори с ними, узнай, чего хотят.
— Тяжелая миссия, товарищ Гаврилов. С кем хочешь поговорю, даже с белым генералом, а для этих господ нужен особый язык.
— Выручай, Сергей Георгиевич. Ты в институте разные науки проходил, военное училище кончал, а я, кроме церковноприходской школы, ничего не видел.
— Ладно, — согласился Лазо, — но только если не так скажу — пусть ревком не осудит. Я ведь не дипломат, а недоучившийся студент и бывший прапорщик.
— Кто же тебя осудит? Подумаешь, иностранные послы!
— Какие они там послы?! — возразил Лазо. — Всего-навсего консулы. А вообще ты прав — надо с ними поговорить. Зови их, товарищ Гаврилов, и сам садись рядом со мной.