Командующий фронтом
Шрифт:
— Большая у них сила?
— Тысяч пять беспременно, — охотно ответил Безуглов, давно жаждавший заговорить с казаком, — а то и больше. Сила, вишь, большая, а вас тут со мной двадцать два человека.
— У атамана на границе четыре тыщи стоят.
— Жидковато. Кабы тысяч двадцать, одним бы махом красных перебили.
— Атаман надеется на казачество, — разоткровенничался казак-бородач, — да из Японии большая подмога идет людьми и пушками.
— Вот это дело, — хитро улыбнулся Степан. — А как насчет жратвы?
— Сколько хошь. Хунхузы помогают да и кулаки
— Далеко поедем? — спросил Степан.
— До Мациевской. А тебе что? Скажи спасибо, что ноги унес из Борзи.
— За нуждой сходить. Как ускакал, так от страху чуть штаны не промочил.
Бородач рассмеялся и посоветовал:
— Отъезжай в сторону, а ежели полковник спросит — скажу.
И когда семеновцы отъехали за версту, Степан, сидевший для виду на корточках на земле, вскочил в седло, прижался к гриве жеребца и ветром понесся к Харанору.
Бегство Степана заметили. За ним погнались двое. Пустив коней, казаки неслись во весь опор. Из-под копыт летели комья земли, рассыпаясь пылью.
Степан, часто оглядываясь, тяжело дышал. Он гнал жеребца, но тот был утомлен и стал сдавать.
Размахивая плетками, казаки нагнали Безуглова, и он услышал голос бородача:
— Стой, окаянный!
Близилась страшная минута. И когда семеновцы, уже чуя добычу, готовились сжать Безуглова с обеих сторон, чтобы взять его живьем, Степан ловко выхватил из ножен шашку и махнул ею в одну сторону, потом в другую, словно рубил лозу на учении. Голова казака-бородача скатилась на землю, но конь продолжал скакать с обезглавленным всадником. Второй казак в беспамятстве выпал из седла.
В полдень Лазо прошел со своим отрядом Даурию, Шарасун и захватил Мациевскую, оставленную бежавшими в панике семеновцами. А через час в Читу скакал гонец от Лазо со сводкой в Военно-революционный комитет. В сводке было сказано:
«Сообщаю положение дел с Семеновым. 1 марта занята ст. Даурия. Противник в панике бежал при первых орудийных выстрелах. 5-го с бою занята ст. Шарасун, 8-го заняли пустую ст. Мациевскую. Отступая, семеновцы взрывают путь, увозят аппараты, кассы, билеты и частные грузы».
Задолго до революции 1917 года в Японии была издана карта, на которой весь берег Тихого океана, от Камчатки до Владивостока, был окрашен в один цвет с Японией, а сбоку сделана надпись: «Земли, которые должны принадлежать великой Японии». На Охотском море стояла другая надпись: «Это море следует приобрести силой». Над Владивостоком иносказательно значилось: «То, что ты приобрел, — принадлежит тебе, но не мешает приобрести еще что-нибудь».
В те дни, когда красноярские красногвардейцы громили в Иркутске юнкеров-мятежников, на страницах лондонской газеты «Таймс» какой-то бывший германский консул, скрыв свою фамилию, выступил с предложением к Японии.
«Рано или поздно, — писал он, — придет тот час, когда Японию и Германию свяжут новые узы. Если японцы считают, что характер сговора зависит от нас, пусть нанесут нам официальный визит: они убедятся, что двери для них всегда открыты».
Ленин предугадал сговор двух разбойников с большой дороги.
«Возможно, — писал Владимир Ильич, — и даже вероятно… что Германия вместе с Японией, по формальному или молчаливому соглашению, будут делить и душить нас».
Сделка тогда не состоялась. Германия потерпела поражение в мировой войне, и японский партнер вернулся к старому плану — интервенция с разрешения американцев и англичан.
В первый день нового, 1918 года государственный секретарь США Лансинг получил от японского поверенного Танака ехидное извещение.
«Согласно инструкциям виконта Мотоно, — писал Танака, — имею честь поставить вас в известность в строго секретном порядке, что имперское правительство недавно приняло решение отправить во Владивосток два военных судна «Асахи» и «Ивами». «Ивами» должен прибыть на место 13-го сего месяца».
Лансинг, прочтя это секретное послание, усмехнулся: где было знать японскому министру иностранных дел Мотоно и его поверенному Танака, что американский крейсер «Бруклин» успел войти в советские воды, бросив якорь вблизи Владивостока, а уже вслед за ним прибыл «Ивами». Американцы перехитрили японцев.
Англичане, не желая отстать от американцев, приказали командиру своего крейсера «Суффолк» тоже направиться во Владивосток, а японцы выслали второй корабль «Асахи».
Город неожиданно наполнился японскими «туристами». На многих улицах спешно открылись парикмахерские, прачечные, мастерские по ремонту пишущих машинок и велосипедов, фотографии, ателье, кафе. Никто не посещал новых фотографий, никто не отдавал белья в стирку, никто не брился в новых парикмахерских, где сидели японские офицеры, переодетые в неуклюжие штатские костюмы. Зато японский консул был рад — теперь он мог говорить о японских гражданах, нуждающихся в «защите».
Апрельским утром в коммерческую контору японского общества «Исидо», расположенную в уютном особняке в Маркеловском переулке Владивостока, ворвались четверо неизвестных. Их лица были загримированы. Убив тремя выстрелами хозяина и тяжело ранив двух японских служащих, они жестом попросили остальных служащих — двух немцев и двух китайцев — извинить их за учиненный шум и, не поинтересовавшись несгораемой кассой и бумагами, исчезли. Проходившие в этот час мимо конторы жители города видели, как из особняка поспешно выбежали четверо и скрылись в доме японского консула Кикути.
Сам консул, не дожидаясь результатов следствия, через час после совершенного убийства явился к контр-адмиралу Хирокару Като, командиру японской эскадры, стоявшей в бухте Золотой Рог, и потребовал защитить японцев, проживающих во Владивостоке.
Контр-адмирал с готовностью принял предложение консула. На рассвете пятого апреля на стенах домов появилось сообщение Хирокару Като о высадке десанта с целью защиты японских граждан, а в полдень по улицам уже маршировали отряды низкорослых японских солдат в белых парадных гетрах.