Командующий фронтом
Шрифт:
В морозный день на читинский вокзал со станции Маньчжурия прибыл пустой состав. Машинист со своим помощником отцепили паровоз и уехали в депо. Проходившие мимо железнодорожники обратили внимание на надпись «Чита — Совдепу», сделанную мелом на одном из вагонов, который почему-то был запломбирован. Возле вагона останавливались любопытные. Кто-то пошел звонить в Совет. Пломбу сорвали, дверь вагона открыли, и всем представилась страшная картина — на снег вывалились трупы с отрезанными ушами и руками, с выколотыми глазами…
Никто не проронил слезы. Все поняли — коммунистов Маньчжурского Совета замучили семеновцы.
На исходе февраля, там, где под Читой редколесье и открытые поляны, снег стаял быстро, и сразу же затоковали глухари и тетерева. По вечерам над городом проплывали изорванные в клочья облака, и тогда в темно-синих просветах неба мелькали желтые и холодные звезды.
В один из таких вечеров у исполкома Забайкалья, разместившегося в двухэтажном доме бывшего губернатора Мустафиева, спешились четыре всадника. Один из них, в длинной потертой шинели, с полевым биноклем на перекинутом через плечо ремешке, поспешно вошел в дом. Подойдя к двери, на которой висела табличка «Председатель», военный открыл ее и вошел в просторную комнату. За столом сидели несколько человек.
Вошедший остановился посреди комнаты и, вытянувшись по-военному, приложил руку к папахе.
Сидевшие за столом обернулись к нему.
— Я командирован к вам. Моя фамилия — Лазо.
Он вынул из кармана мандат, газету и передал председателю. Тот внимательно прочитал и с нескрываемой радостью обратился ко всем:
— Товарищи! Знакомьтесь, это наш командующий фронтом. Я прочту вам сообщение иркутской газеты «Власть труда»:
«В пленарном заседании 2-го съезда Совета рабочих, крестьянских и казачьих депутатов всей Сибири 23 февраля 1918 года было заслушано решение областного комитета совдепов Восточной Сибири о предоставлении товарищу Лазо, как комиссару по борьбе с контрреволюцией в Сибири, чрезвычайных полномочий. Съезд единогласно утвердил решение областного комитета и поручил президиуму телеграфно приветствовать товарища Лазо, назначенного комитетом командующим революционными войсками по борьбе с семеновской контрреволюцией».
Лазо, слушая, вспомнил, что его назначение совпало с днем рождения. «Где-то теперь мать и Степа? Где Федор Кодряну и обуховский рабочий Никанор Алексеевич?»
Члены исполкома встали, спеша пожать руку командующему.
— Садитесь, садитесь, товарищ Лазо! — неслось со всех сторон. — Расскажите о положении в крае. Чем нам поможет Центросибирь?
Лазо молчал.
— О зверствах семеновцев слышали? — спросил председатель.
— Я видел трупы, доставленные в запломбированном вагоне, — ответил Лазо.
Члены исполкома переглянулись. Председатель сказал:
— Мы получили сообщение о том, что поезда, идущие из России на Владивосток и из Владивостока в Россию, подвергаются ограблениям на станции Маньчжурия.
— Знаю! Это дело рук японского шпиона Бургера, действующего по указке американского консула во Владивостоке.
— Откуда у вас такая информация?
— Я был в управлении Забайкальской железной дороги и читал телеграмму Бургера, которого Семенов назначил начальником железнодорожного отдела своего штаба. Текст телеграммы довольно ясный, я списал его: «Извещаю, что до восстановления порядка на вверенной мне дороге и до строгой фильтрации служащих ни одного паровоза-декапода на станцию Маньчжурия не будет».
— Что это за декаподы? — спросил председатель.
— Паровозы, закупленные еще царским правительством в Америке. Сейчас их захватили семеновцы на КВЖД.
Один из членов исполкома, с надвинутой на глаза ушанкой, сухим, надтреснутым голосом спросил:
— Вы все знаете, товарищ командующий… Не скажете ли нам, где теперь атаман Семенов и каковы его планы?
Лазо порывисто встал.
— О планах бандита Семенова я умолчу. Как-никак, это военная тайна. Кстати, здесь все коммунисты?
— Нет, — ответил председатель.
— Значит, есть и меньшевики?
— Да!
— Тогда я попрошу коммунистов остаться здесь, а меньшевиков покинуть кабинет.
— Безобразие! — выкрикнул тот самый член исполкома, который интересовался местопребыванием Семенова. — Насилие!
Трое из присутствующих направились к двери.
Когда меньшевики покинули комнату, Лазо сказал:
— Должен вас предупредить, товарищи. Я еще не большевик, но с Коммунистической партией крепко связан, хотя организационно не оформлен. А с «Народным советом», с меньшевиками и эсерами надо кончать. Нам с ними не по пути, они предадут и нас и революцию. С завтрашнего дня я начинаю формировать отряды среди читинских железнодорожников и прошу вас мне помочь.
На другой день на станции Чита-1 две тысячи железнодорожников собрались на митинг.
Лазо приехал один. Он спешился и прошел в цех, переполненный людьми. Поднявшись на опрокинутую вверх дном тачку, он громко крикнул:
— Товарищи железнодорожники!
С первых же слов толпа стихла и прислушалась к его голосу.
— Революция в опасности! — продолжал Лазо. — Много веков мечтал человек стать свободным, расправить свои плечи, разломать старый мир и на его обломках построить новый, но без обмана и лжи. Буржуазные наймиты, отпетые головорезы и люди легкой наживы продались американским, английским и японским капиталистам за чечевичную похлебку. Самозванец атаман Семенов, чьи руки обагрены кровью коммунистов и честных советских людей, грозит в первую очередь вам, читинским железнодорожникам.
— Руки коротки! — донеслось из толпы.
— На днях он прислал нам первый запломбированный вагон. Сейчас он создал в своем штабе железнодорожный отдел и доверил его уголовному убийце и международному шпиону Бургеру. Атаман Семенов готовится действовать так же, как в тысяча девятьсот шестом году царские генералы-вешатели Ренненкампф и Меллер-Закомельский. Помните расстрелы, виселицы, братские могилы железнодорожников? Помните?
— Помним! — пронеслось по рядам.
— Кто же защитит вас сейчас? Кто защитит ваших жен и детей? — бросил Лазо. — Кто?
Железнодорожники молчали.
— Не анархист Пережогин и не меньшевики с эсерами. Вас защитят большевики! Их партия — единственная революционная партия, кровь от крови, плоть от плоти трудового народа. Становитесь же под ее знамена! Если хотите жить — вооружайтесь, боритесь!
— Правильно! — закричали в толпе.
— Завтра я начинаю формировать отряды. Запись будет проведена здесь, в мастерских.
Лазо сошел с тачки. Железнодорожники бросились к нему. Каждому хотелось протиснуться к командующему, пожать ему руку и сказать несколько теплых слов.