Комиссия
Шрифт:
Устинов сказал: "Здравствуй" - и даже не захотел увидеть, как же Зинаида-то на него посмотрела. Вошел в горницу.
Ему показалось хорошо здесь, привычно: вот они, члены Комиссии, сидят вокруг стола, на столе лежат разные бумаги и те огромные счеты, которые принесла Зинаида от Кругловых, не спросив разрешения.
– А-а-а!
– протянул Калашников, увидев Устинова.
– А-а, и ты прибыл! Это ладно!
– Прибыл вот!
– отозвался Устинов. Сел на табуретку.
– Новости какие тут у вас? Есть ли?
– Как не
– Много?
Новостей оказалось порядочно: школу лебяжинцы достроили, довели дело до победного конца, за тот лес, который остался от строительства, ребячьи тетради и чернила выменяли в соседних деревнях; откупились от нашествия Жигулихинских и Калмыковских волостей и тоже дали им немного леса, а те пообещали Лебяжинскую лесную дачу пока не трогать, если уж рубить - так в Барсуковском лесничестве.
– Я-то им зачем был? Жигулихинским и Калмыковским?
– поинтересовался Устинов.
– Зачем оне меня столь дней в Лебяжке дожидали?
– Уж так, должно, ударило им в голову: с тобой говорить.
– Об чем?
– Об справедливости. Они все говорили, ты в справедливости больше других разбираешься.
– Хи-и-итрые, хады!
– подскочил на своей табуретке Игнашка Игнатов. Об чем вздума-лось им с тобой толковать - об справедливости! Ну, мы тоже не дураки, взяли да и спрятали тебя! Оне только вчерась и бросили тебя дожидать, поехали домой! А тебе кто же это успел пересказать, што оне уехали уже?
– Никто. Без пересказу явился.
Половинкин сморкнулся в рукав и мрачно так добавил от себя:
– Оне поехали, сказали - обманщик ты, Устинов. Речь свою ночью сказал им, заставил от леса отступиться, а в день уже и скрылся. Ровно суслик. Оне ждали-ждали, после говорят: обман энто! За обман убивать надо оратора-то вашего!
– Ты скажи, сколь нынче охотников убивать меня?
– вздохнул Устинов. А другие имеются новости?
Другие тоже были: у братьев Кругловых Лесная Комиссия конфисковала аппараты, а всем прочим самогонщикам сделала строгое предупреждение.
– Ты скажи!
– снова пришлось подивиться Устинову.
– Правда что Комиссия наша уже входит во власть! И по всем статьям!
– А што?
– снова отозвался Игнашка.
– Когда власти нету-ка, а лишь так себе, кое-што, а у нас двадцать четыре человека вооруженной охраны - чем же мы не власть?
– Почему двадцать четыре? Десять же было охраны первой очереди?
– А мы уже всех призвали. Первая очередь - она первая и есть, а остальных мы тоже обязали вооружиться!
– Ну, а чтой-то не вижу я среди вас товарища Дерябина?
– Он по делам занятый!
– ответил Калашников.
– Он занятый, а мы вот здесь в ожидании его находимся. Мы же здесь не на работе нонче, а просто так. По привычке собрались.
Устинов оидел, молчал. В избушку он уехал на пашню, скрылся от людей, а неделя прошла - побежал к людям. Зачем? И с людьми худо, одному хочется быть, и одному нельзя - нужны тебе люди, да и только! Избушка пашенная его ждет. Груня побитая ждет, с ноги на ногу переступает: "Что же хозяин будет со мной делать, как поступать?" Домна удивляется: "Вышел мужик на ограду, и нет мужика - подевался ни с того ни с сего куда-то?" А может, и еще Домна подумает: "Ладно, когда бы одна только Комиссия на мою шею. Но при Комиссии еще и Зинка Панкратова денно и нощно состоит - тут как бы не было чего?"
А Зинаида уже пришла из кухни, уже отряхнулась от мучной пыли и сидела у окна, свет падал на нее, тихо шарился по лицу, искал тревожные морщинки, испуг, неловкую какую-нибудь улыбку, но ничего этого не находил - Зинаида строгая была, даже сердитая, она с Игнашкой о чем-то спорила, а Устинова не замечала. Но это ненадолго. Через минуту она заговорит с ним, и тогда и вытаращит на него глаза и будет слушать, не мигая, не дыша.
Игнашка горячился, доказывая Зинаиде что-то свое, начал божиться и креститься.
– Ты вот божишься, а в бога-то веришь ли, Игнатий?
– спросила его Зинаида.
– Вот те раз! Конешно!
– заверил Игнашка.
– А бог - в тебя?
– Ну, энто мне уже неизвестно, Зинаида Пална!
– развел Игнашка руками.
– Я за бога не в ответе. Отколь мне знать?
– Сам-то ты чувствуешь, нет ли божью веру в тебя?
– Пожалуй, што не сильно... Не слишком, я полагаю.
– Почему? Почему ты этак-то полагаешь?
– Мало ему меня видать! Другие меня от его ежеминутно заслоняют.
– Как так?
– Сама подумай: вот я поставлю свечку - она у меня копеешная, а купчина какой-то ставит пудовую! Теперь скажи, чью свечку-то богу оттудова, с самого-то верху, лучше видать - мою или купеческую? Вот как происходит дело!
– Значит, святого нету ничего. А святые-то хотя бы - есть?
– И тут, в этот момент, Зинаида и спросила Устинова: - По-твоему, Никола, бывали святые либо нет? Правдашние?
Устинов помолчал. Хотел махнуть рукой, встать и уйти. Но опять рукой не махнул, не встал и не ушел, а, подумав, сказал:
– Всё же таки оне были. В Библии и в других священных книгах про них много сказано. Сказано же с кого-то? Не с пустого же места?
– Я тоже думала: когда среди человечества находятся великие разбойники, - значит, должно быть и обратно, должны быть святые. Когда бы не так, над всеми людям и давно бы уже разбой восторжествовал и давно бы нас всех загубили. А мы - вот оне, живые. И к тому же люди!
– Именно!
– поддержал Зинаиду Калашников.
– И мало того, мы на века хотим сделать между собою равенство и братство! То есть пойти путем кооперации, который скоро уже сто лет как объявлен в Англии, в городе Рочделе. Знаменитый, сказать, город: самое первое образова-лось там потребительское общество и назначило себе устав, который обязательно пойдет и пойдет вперед, покуда всё человечество не примет его для своего существования!