Комната 24
Шрифт:
Последний оживленный перекресток перед нашей тихой улочкой. Красный, желтый. Наконец, зеленый. Даниил Аркадьевич дал газу. За последующие пять секунд я успела увидеть лишь его непроницаемое, сосредоточенное лицо… И искаженное ужасом лицо водителя трамвая, который вопреки сигналам светофора несся на нас.
Удар пришелся по правому боку. Ровно там, где сидела я.
Да я просто счастливчик.
Ничего не хочу сказать по поводу наших больниц, но придется. Деньги – решают все. В прямом смысле. Человеческая жизнь стала оцениваться в денежном эквиваленте и это не просто печально. Прискорбно. Не знаю, чтобы со мной было, если бы целенький и невредимый Даниил Аркадьевич
– У тебя девять жизней, - улыбнулась медсестра в очередное утро. – Как у кошки. – Она попутно проверила швы и всмотрелась в мое измученное лицо. – А заживает все, как на собаке.
Возможно, все верно. Но по правде, помогали только обезволивающие. Хотя, как я поняла, их доза граничила с наркотическим опьянением.
Мама приезжала утром и вечером. Вымученная, усталая, измотанная дорогой. Попроси ее не приезжать, не мучить себя – не послушает.
– Мам, - в очередной раз заявила я, - со мной все будет в порядке.
Честно говоря, я не очень верила в свои слова. Недавно появилась медсестра – одним своим видом ужас наводит. Она красивая, даже очень. Черты лица четкие, волосы цвета вороного крыла, глаза – внимательные, цепкие, как смола, черные. Но от общего облика веет отчужденность и темнота. Словно в прошлой жизни она была серийной убийцей.
– Знаю.
Мамино восклицание прозвучало так, будто она мои мысли прочитала.
– Я знаю, с тобой все будет хорошо. Ты поправишься. – Мама замялась. – Но вот когда сможешь выйти на работу – неизвестно.
Выражение моего лица не изменилось. А что мне было делать? Закричать, чтоб дали отдохнуть и не мучили неудачами. Потому что, да, я – неудачник. Не везет с работой, не везет с личной жизнью. Не везет в принципе. Психологи говорят: все дело в установках. Должно быть, я даю себе не правильные установки. В противном случае, все работало бы исключительно хорошо. Хотелось бы реально быть хозяином своей судьбы.
– Мы пять в долгах?
Мама молча кивнула. Мы одновременно вздохнули. Да. Сейчас определенно не время и не место для начала управления своей судьбой.
Меня выписали через несколько дней.
– Доедай последние, - поднимаясь, сказал он, при этом закинув себе в рот пригоршню орехов. – Я приготовлю кофе.
Я не знаю как здесь оказалась. Честно. Все как-то быстро, шумно и сумбурно. Но факт остается фактом. Я – в позе «лотоса» – сижу на мягкой подушке на полу перед низким журнальным столиком, на котором несколько полупустых блюд с остатками завтрака.
Ничего серьезного. Просто болтовня о жизни. Просто уже полдень – кошмар! Мама будет волноваться. К тому же, я явно не выспалась. А когда я спала? Ладно, сутки без сна провести можно. Но этот режим уже начинает порядком надоедать – не было такого раньше. Не было столько усталости – аж до ломоты в костях. Иной раз поднимусь на ноги: и если не шея, то колени захрустят. Прям старушка столетняя.
Зато теперь я все знаю о нем. И он – обо мне. Кажется, мы знакомы целую вечность. Возможно, авария нас сблизила.
Несколько странно и чудаковато было довериться постороннему человеку. Но порой, говорить на чистоту с незнакомцем в сто раз проще, чем с самым близким человеком.
Сидя фактически на полу перед столом, заваленным едой, с закрытыми шторами (а окна стоит признать просто шик – огромные, да и квартирка не из дешевого десятка), я
И как легко и свободно я называю его Даней. Просто удивительно.
Он рассказал о своем детстве. Как рос без родителей (и не особо-то любит о них говорить) – родной отец погиб на производстве, а отчим и мама все время работали, так что он рос с дедушкой и бабушкой в пригороде. Он очень их любит, ценит их мнения. Его лицо становилось светлее, когда он вспоминал о них. Как только стал нормально зарабатывать, начал откладывать деньги на приличный дом, дабы сменить трущобы. Хоть какая-та радость «старикам» на пенсии.
Конечно, он может думать, что хочет, но по мне так: какая может быть радость – вместо хрущовки драить особняк? Но это так – привычная колкость.
Даня на самом деле любит родных и заботится о них. Больше было даже не в его словах, сколько в мимике, в том, о чем беззвучно сообщали его глаза. Такие поразительно внимательные и нежные.
Дедушка и бабушка живут в загородном доме с хорошим участком. У его дедушки «золотые руки» и всему, чему мог, он обучил Даню. Бабушка обожает сад и «достает» разговорами о правнуках. Не то чтобы он сам о них не задумывался, просто пока еще не готов. И такое серьезное лицо при этом.
О себе я рассказала вскользь. Знаю, он мне доверился. Но ведь я его не обманывала. Мы с мамой живем вместе. Обе работаем: только она днем, а я – преимущественно ночью. Но сейчас это не так тяжело, как когда училась. Вот тогда я действительно мучилась от недосыпа.
– Мне кажется, - говорила ему в предрассветной заре, - мы с ней, как белки в колесах. Привыкли быть на дистанции. Сойдем ли сами? Вряд ли. Скорее уж нас сойдут.
Зачастую в моих словах мелькала горечь, но куда без нее. Дарья Валерьевна – так называемая старшая сестра, якобы карьеристка. Это все миф. Она почти сразу стала гулять от мужа во все стороны. И дети – они для нее вообще ничего не значат. И все бы ничего, но она сделала все, чтобы мы с мамой перестали с ней общаться.
– Ненавижу ли я ее? – Глухо задавалась вопросом. – Нет. Еще подростком я определила: ненависть и любовь – сильные чувства. Но безразличие – страшнее. Я стараюсь быть безразличной, холодной по отношению к ней… Но, кажется, я все еще ее презираю и ненавижу. От этого будет тяжело избавиться. Это сидит во мне, словно я собака Павлова. Рефлекс.
Даня понимающе усмехнулся. Теперь мне даже нравились его «кошачьи фырки» вместо нормального смеха или ухмылки.
– Мы все живые люди. Когда-то мама созналась, что не сильно переживала смерть отца. Мне было три, когда она повторно забеременела. Но отец больше не хотел детей, говорил, не потянем. А для мамы: ребенок – дар Божий. Она верующая, понимаешь? – Словно пытался ее оправдать, но для меня она в этом не нуждалась. Я уже заочно любила эту женщину. – Они поскандалили и дошло до того, что он ее избил. Дед с бабушкой тогда еще жили в деревне. Кажется, они так ничего и не узнали. Разве что бабушка догадывалась. Но, как говорила мама, после той «кровавой ночи» в ней словно отрубило. Как будто он умер для нее уже тогда. Ребенка она не доносила. А отец погиб через полгода. А еще через год она снова вышла замуж.