Комната
Шрифт:
— Разрешите мне сначала выразить вам свою благодарность и благодарность всех наших зрителей за то, что вы согласились встретиться с нами, хотя прошло всего шесть дней после вашего освобождения. За то, что вы отказались от дальнейшего молчания.
Ма сдержанно улыбается.
— Не могли бы вы начать нашу передачу с ответа на вопрос: чего вам больше всего не хватало в течение семи лет заключения? Помимо семьи, конечно.
— Зубного
— После освобождения вы оказались в совершенно новом мире. Глобальный экологический кризис, новый президент…
— Мы смотрели церемонию его вступления в должность по телевизору, — перебивает ее Ма.
— Да, но мир так сильно изменился.
Ма пожимает плечами:
— Мне не кажется, что все изменилось совершенно радикально. Правда, я по-настоящему еще не выходила за пределы клиники, только вот съездила к зубному врачу.
Ведущая улыбается, словно Ма пошутила.
— Да, все кажется другим, но это потому, что я и сама изменилась.
— Вы стали сильнее от ударов судьбы?
Я потираю голову в том месте, где ударился об стол. Ма кривится:
— До этого я была самой обыкновенной девчонкой. Знаете, я даже не была вегетарианкой. И еще не миновала этап варварства.
— А теперь вы — необыкновенная молодая женщина с удивительной судьбой, и мы гордимся тем, что вы, что нам… — Ведущая смотрит в сторону, на одного из мужчин с камерой. — Давай по новой. — Она снова смотрит на Ма и произносит своим особым голосом: — И мы гордимся, что вы пришли именно на наше шоу. А теперь расскажите нашим зрителям, которые озабочены… э… которым интересно узнать, не возник ли у вас так называемый стокгольмский синдром, иными словами, не попали ли вы в какой-то степени в эмоциональную зависимость от человека, который вас украл?
Ма отрицательно трясет головой:
— Да я его просто ненавидела.
Ведущая кивает.
— Я лупила его ногами и кричала. Один раз я даже ударила его по голове крышкой от унитаза. Я перестала мыться и долгое время отказывалась разговаривать с ним.
— А все это было до или после случившейся с вами трагедии — рождения мертвого ребенка?
Ма зажимает себе рот рукой. Но тут вмешивается Моррис, который перелистывает страницы:
— У нас было условие — эту тему не затрагивать…
— Мы не будем вдаваться в подробности, — отвечает ведущая, — но это — необходимое условие для восстановления последовательности событий…
— Нет, вы должны придерживаться условий контракта, — возражает Моррис.
Руки Ма сильно дрожат, и, чтобы этого не было видно, она засовывает их себе под ноги. Она совсем не смотрит на меня — неужели забыла, что я здесь? Я про себя разговариваю с ней, но она не слышит.
— Поверьте мне, — говорит ведущая, обращаясь к Ма, — мы просто хотим помочь вам рассказать вашу историю людям. — Она смотрит в бумаги, лежащие у нее на коленях. — Итак, вы обнаружили, что во второй раз беременны, находясь в клетке, где вы уже потеряли два года своей бесценной молодости. Наверное, вы почувствовали, что обстоятельства вынуждают вас смириться с…
Ма перебивает ее:
— Нет, я почувствовала себя свободной.
— Свободной?! Как это мило!
Ма кривит рот:
— Мне ведь даже не с кем было поговорить. Знаете, в восемнадцать лет я сделала аборт, и никогда потом об этом не пожалела. Так и тут тоже.
У женщины со взбитыми волосами слегка приоткрывается рот. Потом она кидает взгляд на свои записи и снова обращается к Ма:
— И вот пять лет назад, в холодный мартовский день, буквально в средневековых условиях, вы произвели на свет здорового малыша. Наверное, это был самый тяжелый день в вашей жизни.
Ма качает головой:
— Нет, самый счастливый.
— Ну и это тоже. Все матери говорят…
— Да, но для меня Джек стал всем, понимаете? Я ожила, почувствовав, что кто-то во мне нуждается. И после этого стала вести себя вежливо.
— Вежливо? А, вы хотите сказать…
— Да, я делала это ради безопасности Джека.
— А было ли вам невыносимо трудно вести себя вежливо, как вы выразились?
Ма качает головой:
— Я делала это на автопилоте, ну, знаете, как этакая степфордская жена.
Женщина со взбитыми волосами все время кивает: