Конь Огненный
Шрифт:
В глухих и неприветливых лабиринтах питерских дворов было еще темно. Ноздри щекотал устойчивый запах стряпни, в сыром воздухе он не расходился долго, и Паша не глядя мог бы сказать, в какой из квартир к обеду щи, а где к ужину пирожки с почками. В одном из дворов усердно махал метлой дворник с золоченой бляхой, и Павел постарался шмыгнуть стороной, не попадаясь ему на глаза: дворники все, поголовно, состояли на жаловании в третьем отделении и охотно докладывали околоточным надзирателям обо всех «подозрительных» господах.
Через четверть часа он негромко постучал в дверь маленькой квартирки под самой крышей. Стук был условлен заранее, поэтому двери открыли сразу, без всяких пошлых вопросов: «кого черти принесли с утра пораньше».
– Павлик! – сдавленный возглас девушка тут же зажала собственной узенькой ладошкой, но большущие серые глаза полыхнули таким счастьем, что утренний гость чуть не сдал назад.
– Здравствуй, Туся, – сделав над собой усилие, князь приветливо улыбнулся, оглядывая саму девушку и ее жилище.
Поторопившись на его стук, Марта толком не оделась, лишь накинула на ночную сорочку шерстяной платок, да сунула ноги в разношенные туфли. Павел машинально отметил, что девушка, как будто, еще больше похудела и побледнела, под глазами прорисовались глубокие тени.
Прислуги Мартуся не держала, так что в ее крохотной квартирке царил «революционный» бардак: книжки, одежда, не вытряхнутые пепельницы – все вперемешку, все не на месте. Мило… но довольно утомительно.
С девушкой Павел познакомился еще в прошлом году, когда, вместе с другими товарищами, готовил побег из тюрьмы для ее сестры Эрны и двух подруг.
Марта и Эрнестина, родом из остзейских немцев, шагнули в революцию прямиком из классной комнаты, подхватив «заразу» от своего домашнего учителя, Максима Лютерского, «пламенного барда террора», которого всего год спустя повесили за неудачное покушение на Самарского губернатора.
… Это безнадежное дело Павел тоже помнил отлично.
Новый губернатор сменил на этом посту «либерала» Засядко. Тот больше занимался своим особняком на Казанской, да имением, чем «пресекал смуту». В казну он лазил, как в свой собственный карман, уворованным оттуда делился охотно и щедро со всяким, кто попросит, ездил всюду в открытой карете и без охраны, и никого и ничего не боялся. И ушел на покой «в достатке, почете и счастии».
Конец ознакомительного фрагмента.