Концерт для виолончели с оркестром
Шрифт:
Да и тебя тоже.
– Меня?
– удивляется Рабигуль.
– Почему?
– Потому что второго Алика тебе не найти, - роняет загадочные слова Маша.
– И я, знаешь, не доверяю велеречивым мужчинам. А уж в то, что без тебя он не станет жить... Это, мой друг, из романов.
– Она мечтательно задумывается.
– Вот бы проверить...
– Какая ты жестокая, Маш, - укоризненно замечает Рабигуль.
– Ну вот не верю!
– страстно прижимает руки к груди Маша.
– Как вздорный старик Станиславский.
Не верю - и все.
– А что он любит, тоже
– обижается Рабигуль.
– Верю. В это - верю, - успокаивает ее Маша, и видно, что она верит в самом деле..
– Еще бы ему тебя не любить! Он таких, как ты, и во сне не видал.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что и я не видала, - объясняет Маша.
– Может, у вас, в Казахстане, все такие красавицы, а в Москве - попробуй найди.
– Так что же делать?
– все думает о своем Рабигуль.
– Потяни с отъездом, - советует Маша.
– Наври что-нибудь. И вообще еще только октябрь.
– Да что это даст?
– Рабигуль кладет голову на скрещенные руки, на стол.
– Не знаю, - честно признается Маша.
– Только думаю, что-нибудь даст непременно. Опыт человечества доказывает, что политика проволочек очень часто дает положительные результаты. Предоставь все течению времени. И кстати, этот твой смертник о разводе не заговаривал?
– Он сказал, что если это повредит Алику, я могу...
– Я говорю о его разводе, - перебивает Маша.
Рабигуль совершенно теряется.
– Но это же само собой, - жалко лепечет она.
– Да-а-а?
– возвышает голос Маша.
– Ты так думаешь?
– В любви-..
– начинает Рабигуль, но Маша раздраженно машет рукой:
– Оставь пока что любовь в покое. Поговорим о жизни.
– Но жизнь - это и есть любовь!
– восклицает взволнованно Рабигуль.
– Не скажи... Ужасно, если было бы так, - возражает непреклонная Маша.
– Любовь - импульс, который дает человеку жизнь, ловушка природы. Любовь наполняет жизнь, вдохновляет на подвиги - впрочем, теперь уже нет, на какое-то время сияет, как солнце над головой. Но кроме нее есть много чего другого, и это другое, когда проходит взлет, вытесняет любовь, а часто - противостоит ей. Человек не в силах любить всю жизнь, тогда бы он не успел ничего толкового в ней сделать.
– Машка, да ты философ!
– Я пытаюсь тебя образумить. Дай слово, что потянешь до декабря. К декабрю - уверена!
– что-то прояснится.
Рабигуль кивает не очень уверенно.
– Нет, скажи, что даешь слово, - требует Маша.
– Ну даю, даю, - сдается несколько обескураженная ее напористостью Рабигуль.
2
"Потому что если не любил - значит, и не жил, и не дышал..." Хриплый, неповторимый, единственный в мире голос со сдержанной силой выговаривает дающие надежду слова. Рабигуль только его и слышит, душа откликается на голос, словно тронули палочкой камертон. "Я дышу, и значит - я люблю! Я люблю, и значит - я живу!" А говорят, был запойным пьяницей, а потом наркоманом, изменял даже божественной Марине Влади - она сама об этом написала, чем вызвала гнев благородного семейства великого барда, да и не только семейства. Рабигуль видела по телевизору
Рабигуль нажала кнопку магнитофона. Перерыв окончен. Пора за работу. И она сняла с виолончели чехол. "Ни о чем не думай", - строго приказала себе, и тут же кто-то выключил в ней все мысли и чувства вне музыки. Шторы были задернуты, горел электрический свет, не было ни дня, ни ночи, была только гармония звуков. После обязательных упражнений Рабигуль отдалась той музыке, которая пела в душе.
Выхода у нее не было: любовь превратилась в тяжкую ношу, и сбросить эту ношу хотя бы на время могла только музыка. Звуки лились мощно и страстно, виолончель пела о жизни, где все - испытание, даже радость, даже любовь. Боже мой, как одинок человек, как скудна жизнь на чистые радости!
Кончался ноябрь, выторгованный у Алика, читать его письма было невыносимо; постоянно обижался и капризничал, как ребенок, Володя; строго поджимала губы свекровь, хмурился дирижер - Рабигуль стала допускать хоть и маленькие, но сбои; болела в Казахстане мама. Виолончель жаловалась на несовершенство жизни, пела о несбыточном и счастливом. А потом Рабигуль все это записала. Она высказалась, переплавив свои чувства в музыку, и ей стало легче.
Зазвонил телефон. Радостно, счастливо схватила Рабигуль трубку.
– Что делаешь?
– спросил Володя. Спросил сдержанно, даже сухо. Значит, из дома.
– Слушала Высоцкого, - не задумываясь ответила Рабигуль.
– "Ой, Вань, гляди, какие клоуны..." - дурашливо пропел Володя.
– Да, - снова сказала она не правду.
– Не знаю, чем он всем нравится?
– раздраженно повысил голос Володя. Сейчас - так прямо кумир, когда сыграл в ящик. "У нас любить умеют только мертвых..."
– Я любила его всегда, - возразила Рабигуль. Переполнявшая ее радость исчезла.
– Да ладно тебе! Примитив, на потребу самого низкого вкуса. Певец для плебеев.
– Не только, - устало возразила Рабигуль.
– У него есть все и для всех. Есть нежнейшая лирика. Есть так о войне, что фронтовики думают, он воевал. Есть философские - о жизни и смерти, о попрании человека...
– Только не агитируй меня, - разозлился Володя.
– Сам знаю. И вообще, ну его в баню! Ты обо мне вспоминала?
Рабигуль не удержалась от вздоха: Володе, как воздух, необходимы слова.
– Чтобы вспоминать, надо сначала забыть, - сказала она.
– Не придирайся.
Положив трубку, Рабигуль села в кресло, задумалась. Потом встала, подошла к окну, отдернула шторы. Мелкий снежок сыпался с неба, закручиваясь у тротуара легонькими бурунчиками. Качался под ветром одинокий фонарь. Прошла женщина, прикрывая лицо воротником - значит, мороз? "Я поля влюбленным постелю..." И совершенно не важно, каким он был. Главное, что оставил после себя. Рабигуль взяла тетрадь, прочитала, пропела ноты. "Завтра покажу Маше. Если скажет, что хорошо, отдам старику.