Концерт для виолончели с оркестром
Шрифт:
– Еще как можно!
– тряхнула кудряшками Маша.
– Двадцатый век - век технологий.
– Машка, не издевайся!
– взмолилась Рабигуль.
– А я и не издеваюсь, - спокойно возразила Маша.
– Просто то, что кажется тебе любовью...
– Не кажется! Я знаю!
– воскликнула Рабигуль.
– Аебли ты о близости... Понимаешь, есть в ней высшая точка, ну знаешь... Так вот с Аликом я только иногда к ней приближаюсь, с Володей этот взлет мы переживаем, когда вместе, снова и снова. Только все кончится, -
– Ну и радуйтесь на здоровье, - покосилась на подругу Маша: "Эти мне восточные женщины - самое простое возводят в культ".
– Только Альке не говори, - Надо же уезжать, - вздохнула Рабигуль.
– Я там с ума сойду.
– Научишь Алика, - снова сказала Маша и глубоко задумалась.
– Как некстати подвернулся этот Алжир. А если съездить месяца на два?
– Я ведь тебе говорила: если я уеду, он не будет жить, - напомнила Рабигуль, сняла руку с Машиного плеча, судорожно переплела пальцы.
– Да ну?
– засмеялась Маша.
– Так уж и не будет?
Рабигуль встала, нервно заходила по комнате. Остановилась, круто повернулась к Маше.
– А вдруг?
– сказала она.
– Ведь он поэт.
– Значит, обязательно неврастеник?
– подсказала Маша.
– Не обязательно, - обиделась за Володю Рабигуль.
– Но чувства развиты не так, как у грузчика.
Если с ним что случится, как мне жить?
Испуг Рабигуль передался Маше, хотя она еще пыталась шутить.
– Схватить бы его за шиворот, встряхнуть да спросить: "Отвечай как на духу, сукин сын..."
– Машенька, не надо! Как можно этим шутить?
– По-моему, он слишком любит себя, - не сдавалась Маша.
Так проспорили они до полуночи.
– Оставайся у меня, - предложила Маша.
– Холод-то какой собачий. Скорей бы лег снег, станет теплее.
– Нет, пойду, - встала с тахты Рабигуль.
– Что-то я стала неважно спать даже в своей постели.
– Еще бы, - встала и Маша, - когда так мотают нервы. А музыку свою покажи старику завтра же.
– Покажу.
– Не тяни, подруга.
– Да я боюсь.
– Старика все боятся.
На улице было сухо и холодно. Снег, просыпавшийся накануне, превратился в лед под ногами. Ветер дул, казалось, со всех сторон. Рабигуль поскользнулась, быстро, автоматически сдвинула со спины виолончель, попыталась удержать равновесие, прижимая драгоценный инструмент к груди, но все-таки грохнулась на асфальт. Кто-то помог ей встать.
– Спасибо.
Какой-то кавказец смотрел на нее восхищенным взглядом, но Рабигуль поблагодарила его так мрачно, что он не посмел предложить ей руку, чтобы проводить до метро. "Такая красивая и такая сердитая", - сокрушенно подумал он. В его сознание такое противоречие не вмещалось.
***
А Володя в это время
Скрипнула дверь - Соня прошла в ванную, - звякнуло что-то на кухне, и снова Соня протопала в ванную. "Когда я работаю, меня нельзя отвлекать! разозлился Володя.
– Ведь знает: не выношу посторонних звуков!" Теперь она спустила в унитазе воду.
"Ну что еще может быть?" Выйти бы сейчас и все высказать! Но он не хотел видеть жену с ее бигудями над узким лбом, близко посаженными глазками, в которых появится тут же покорная готовность выслушать все, что он скажет, и она будет молчать, молчать, а он почувствует себя в конце концов дураком и последней сволочью. Да и потом: он разве работает?
Ничего же не получается! Да не работает он, просто прячется. Неужели с ним как с поэтом все кончено?
Озноб пробежал по телу. Что же он будет делать? Чем заполнит жизнь? Ведь ему еще нет пятидесяти. Помирать вроде рано, до пенсии далеко, да и какая она, эта пенсия, разве на нее проживешь? Многие поэты с возрастом переходят на прозу - когда нет уже свежести чувств. Но ведь он любит, и он любим. В чем же дело? Почему ему не пишется? Не хватает страстей?
В его любовном сюжете нет драмы?
Тихо, как вор, прокрался Володя к двери, выглянул в коридор, на цыпочках подошел к спальне. Розовый свет струился через стекло: Соня читала. Володя выключил телефон из розетки, перенес в кабинет, включил. Радостно забилось сердце. Сейчас он услышит свою Рабигуль! Он скосил глаза на часы. Поздно вообще-то, но она сказала "когда угодно". Поздно, но очень хочется.
Рабигуль сняла трубку сразу.
– Это ты?
– сказала так нежно, что душа Володи переполнилась счастьем.
– Я звоню просто так, - заторопился Он, - чтобы услышать твой голос. Я тебя, солнышко, не разбудил?
– Нет, что ты. Я только-только вернулась от Маши.
– И что же вы делали?
– подозрительно спросил Володя.
Маша ему не нравилась: слишком иронична и мужиков видит насквозь.
– Милый, я опять принялась за свое, - с той же нежностью в голосе сказала Рабигуль.
– За что?
– не понял Володя.
– Пишу музыку, - радостно ответила Рабигуль - так, словно ни минуты не сомневалась, что Володя тоже обрадуется.
– Маша читала ноты, а потом даже отыграла, после меня.