Кондотьер
Шрифт:
— Они живы?
— Думаю, да. Чувствовали они себя хорошо, и нет никаких причин предполагать, что с тех пор что-то изменилось…
— Они живут в Париже?
— Наверняка… Хотя, честно говоря, не знаю. Я не писал им уже четырнадцать лет…
— В сорок пятом году ты был несовершеннолетним…
— Да… Все уладилось по обоюдному согласию. Никто никому ничего не должен…
— Вместо того чтобы приехать сюда, ты мог бы поехать к ним…
— То, что я приехал сюда, тебя как-то стесняет?
— Я задал вопрос не поэтому…
— Конечно… А зачем мне ехать к ним? Чего ради?.. Представь, как я заявляюсь и объявляю им: я только
— Как бы они поступили?
— Не знаю и знать не хочу… это совершенно неважно…
— Возможно… Что произошло после того, как ты согласился работать с Жеромом?
— Мы вернулись в Женеву… Я проработал с ним два года. Помогал ему готовить холсты; многому научился. История искусства, эстетика, живописные техники, скульптура, гравюра, литография. Каждый день часов по пятнадцать…
— Это тебя забавляло?
— Надо думать, да…
— Что именно было забавным?
— Все, что я делал… Почему, не знаю… Это и неважно… Если бы это меня не интересовало, думаю, я бы все бросил, но все складывалось так, что это меня интересовало…
— А дальше?
— Через два года я уехал в Нью-Йорк, в Институт Рокфеллера. Проучился там год. Вернулся дипломированным реставратором. Написал — сам уже не помню о чем — работу, какую-то чушь, для поступления в школу Лувра. Просидел там чуть больше полугода, только чтобы получить диплом, и вернулся в Женеву. Благодаря Руфусу, которому меня представил Жером, я стал помощником реставратора в женевском музее. Проработал три месяца, уволился по состоянию здоровья. Все эти путешествия и работы служили мне лишь для алиби. Официально я устроился реставратором у Руфуса. И начал подделывать. Вот.
— Ты овладел ремеслом?
— Достаточно хорошо, чтобы помогать Жерому и уже работать в одиночку. Учение продлилось четыре года, что немало. Следующие пять лет я занимался всякой мелочевкой. И только после этого пошли большие заказы…
— А Мадера в этом участвовал?
— Даже не показывался… Если верить Руфусу, который рассказал мне всю подноготную год назад, хотя я и сам обо всем догадался, это Мадера поручил Жерому найти себе помощника и разработал основную схему сценария: официальная учеба, должность и так далее.
— Зачем?
— Он, похоже, просчитывал, как будут развиваться события, и где-то к сорок третьему году уже предвидел грядущее окончание войны, а вместе с ним — оживление рынка и, следовательно, больший спрос на картины и большие возможности для своей деятельности…
— Ни Руфус, ни Жером никогда не говорили с тобой об этом?
— Нет. Он оставался в тени, как Николя, как Доусон, как Сперенца… Я знал Жерома и Руфуса. Обо всем остальном — ничего…
— Ты не знал, что происходит с поддельными произведениями, которые ты изготавливал?
— Я отдавал их Руфусу…
— У вас никогда не возникало проблем?
— С полицией? Нет… Господин Кёниг — фигура, весьма уважаемая в Женеве. Его галерея высоко котируется в Европе…
— Зачем же он занимался фальсификацией?
— Откуда мне знать? Этого я так и не понял… Ни он, ни Мадера не нуждались в деньгах… Руфус в своей галерее получал бешеные проценты, да и Мадера был вроде бы очень богат… Даже если они сколотили состояние на подделках, то могли уже не торговать ими в тот момент, когда в работу включился я…
— То, что ты делал, стоило дорого?
— Сначала — не очень… Потом все дороже и дороже…
— Ты не знаешь, кто покупал?
— Нет…
— Как это происходило?
— Откуда мне знать? Руфус передавал мне заказ, я выполнял его и отдавал ему; какое-то время я видел картину в подвале галереи, через какое-то время она пропадала, и я больше никогда о ней не слышал…
— Как тебе платили?
— У меня была ставка реставратора. Для налоговой службы. И процент с проданных фальшивок.
— И все они продавались?
— Думаю, да. Во всяком случае деньги я всегда получал… От пяти до ста тысяч швейцарских франков за картину…
— Сколько это составляло? Двадцать пять процентов?
— Приблизительно… Пять тысяч франков за небольшого Дега и сто тысяч за Сезанна…
— Что ты делал с этими деньгами?
— Ничего…
— Откладывал на старость?
— Покупал книги… Пожалуй, это единственное, что я часто покупал… Кроме этого, приобрел одну квартиру в Париже, другую в Женеве… Путешествовал…
— Не самое плохое существование…
— Совсем даже неплохое…
— Что же помешало?
— Ничего… Думаю, проблема как раз в этом… Все было прекрасно отлажено, все шло как по маслу. Интересная работа, деньги, долгие каникулы, путешествия…
— Что-то ведь должно было нарушиться…
— Почему? Жером прожил так всю жизнь… В течение двенадцати лет никаких помех… все было изумительно просто. Я работал, мне платили; я отдыхал. На три недели в какой-нибудь шикарный отель или круиз по Средиземноморью на яхте, которую одалживал мне Руфус. Я возвращался, вновь принимался за работу и так далее…
— Но что-то все же не получилось…
— Да, конечно… не получилось всё…
— Но не получаться начало с чего-то?
— Трудно сказать… Я часто задумывался, что послужило толчком… И все без толку.
— Почему?
— Не знаю… Долго объяснять… Надо вспоминать, что думал в такой-то день, в такой-то час… А ведь я уже ничего не помню…
— В какой день? В какой час?
— Неважно, в какой день… Неважно, в какой час… Неважно, в какой год… Когда работал или отдыхал… Что думал, что хотел сделать, чего хотел добиться… Нет, это слишком сложно… Сначала все шло хорошо… но это было не то… Не знаю почему, даже не знаю, значит ли это что-нибудь… но это было не то, чего-то не хватало, чего-то я желал и не мог или уже не мог заполучить… Не знаю, как сказать… что-то вроде… вроде согласия с самим собой, вроде мира… соответствия… что-то в этом духе… Не то чтобы я чувствовал себя виноватым… Нет, вовсе нет… Мне никогда не было стыдно за то, что я подделывал… Если выбирать: делать фальшивых Шарденов или подлинных Вьейра да Сильва, я предпочитаю делать фальшивых Шарденов… Если бы я был настоящим художником, то, наверное, не делал бы все что угодно, лишь бы это было востребовано… Я уже давно так думал… Дело в другом… То, что я делал, не имело никакого смысла, но важно было не это… Не знаю, как сказать… То, что я делал, не могло срабатывать вне… У меня не было никакого шанса вырваться… Пробиться… Все, что мне оставалось, так это исчерпывать словарь Бенези. Всех художников, граверов и скульпторов… В алфавитном порядке… Понимаешь? Антонелло, Беллини, Ван Гог, Гойя, Дега… и далее по списку, ну, ты понимаешь… Это как дети, играя в фамилии и названия, перебирают великих писателей, художников, музыкантов, столицы, реки, страны на одну и ту же букву… Вот. Я был вынужден продолжать глупую игру…