Конец вечного безмолвия
Шрифт:
Налюбовавшись на звезды и дальние освещенные отроги Золотого хребта, Теневиль шагнул в чоттагин хозяйской яранги.
Перед Армагиргином лежала доска с текстом царской бумаги. На низком столике были зажжены два моховых светильника.
Армагиргин кивком показал на место рядом с собой.
Теневиль уселся.
Женщина подала кипяток, заваренный вместо тангитанского чая тундровой травой.
— Гляди сюда. — Армагиргин показал на доску. — Ты никогда не задумывался, почему у царского орла две головы?
— Нет.
— Это должно что-то значить, — заметил Армагиргин. — Зачем птице две головы? Ведь с двумя головами летать куда труднее, чем с одной.
— Может, это знак мудрости? — предположил Теневиль.
— Я тоже так думал, — со вздохом сказал Армагиргин. — Но не только это… Два взгляда, и оба в разные стороны. Видишь? Вот только который взгляд вперед? А?
— Коо, — пожал плечами Теневиль.
— Спросить бы знающего человека…
— Это только во Въэне можно, — сказал Теневиль.
Армагиргин вздохнул.
— Неужто нам своим разумом не отгадать это царское тавро? — с досадой спросил Армагиргин.
— Как же угадать? Чужой язык, чужая жизнь, — ответил Теневиль. — Чтобы понять тан-гитанский письменный разговор, для этого сначала надо тангитанский разговор изучить… А разве исправник Кобелев не переводил вам содержание царской бумаги?
— Содержание бумаги мне известно, — ответил Армагиргин, — мне надо смысл тавра и значение двуглавой птицы уразуметь. И отчего она такая когтистая да тощая?
— Может, старая? — предположил Теневиль.
— А верно — птица-то старая, — пробормотал Армагиргин. — Она и должна быть старой, должна говорить о древности рода. Орлы, сказывают, живут долго, как и вороны… А вот две головы? И почему в разные стороны?
— Чтоб взглядом больше охватить, — вдруг сказал Теневиль, сам несколько испугавшись своей догадки.
— А ведь верно! — Армагиргин изумленно посмотрел на пастуха. — Помнишь разговор?
— Какой разговор? — отозвался Теневиль.
— Когда я тебе говорил о наследстве… Теневиль молчал.
— Другой бы обрадовался, — с укором произнес Армагиргин. — Почему ты молчишь? Если тебя это пугает, то скажи почему? Разве богатство так страшно для непривычного человека? Ведь каждый бедняк мечтает разбогатеть, я так думаю.
Армагиргин наклонился и пытливо посмотрел в глаза Теневилю.
— Меня судьба обошла богатством, значит, так и должно быть, — сказал Теневиль.
Армагиргин поглядел с хитрым прищуром на пастуха:
— Отказываешься? Теневиль молчал.
— А что скажет твой сын, когда он вырастет и узнает, от какого богатства ты отказался?
— Я постараюсь воспитать его так, чтобы он не был завистлив к чужому, — тихо ответил Теневиль.
Армагиргин вздохнул, поднялся, подошел к косгру и стал задумчиво смотреть на огонь. Потом вернулся.
— А теперь слушай меня. Прежде чем предложить тебе наследство, я крепко подумал. Я не хочу, чтобы после моей смерти стойбище Армагир-гина разбрелось и исчезло с лица земли. А такое может случиться, если не будет единой твердой хозяйской руки. Я пекусь не о собственном богатстве, а о людях, остающихся после меня. Люди неблагоразумны, и поведение их нуждается в руководстве. Если стадо окажется без хозяина, его разворуют, растащат, убьют на мясо важенок и породистых быков, не говоря уже о ездовых оленях. Нужен человек не для праздного пользования богатством, а для руководства стойбищем.
Вкрадчивый голос Армагиргина внушал, заставлял согласиться, но Теневиль сопротивлялся этому воздействию, как противится человек страшному сновидению.
— Или у тебя на уме надежды на перемены в тангитанском мире? А? Запомни, Теневиль, тот мир совсем чужой для нас. И образом жизни, и обычаями, и мыслями. Тангитан чертовски изобретателен, хитер в торговых делах, но наивен и груб.
Теневиль слушал его и, внимая словам эрмэчина, думал о своем.
— Знаю, трудную я тебе задал задачу, — ласково произнес Армагиргин, — а ты думай. Дураком ты был бы, если бы сразу согласился.
Чуткое ухо Теневиля уловило какой-то непривычный шум за стенами яранги, дальний собачий лай.
— Кажется, к нам, — удивленно сказал Армагиргин и двинулся из яранги. Вместе с ним вышел и Теневиль.
Упряжка уже подъехала, и с нарты вставал каюр, облаченный в длинную матерчатую камлейку. Вглядевшись, Теневиль узнал в нем Тымнэро, своего ново-мариинского родича.
— Какомэй, етти! — воскликнул он.
— Ии, — ответил Тымнэро. — Уэлькальские видели следы вашего стада, и я догадался приехать.
— Ну, заходи в ярангу, коли приехал, — позвал гостя Армагиргин и велел собравшимся пастухам распрячь и накормить собак.
По старинному обычаю гостя не расспрашивали, пока он не отогрелся и не насытился. А голодный Тымнэро так и приник к деревянному кэмэны и лишь изредка ненадолго отваливался, чтобы передохнуть. Теневиль глядел на него и догадывался, каково сейчас чукчам в Ново-Мариинске.
— Еды, однако, совсем не стало, — подтвердил Тымнэро, переходя от мяса к крепкому оленьему бульону. — Рыбалки, считайте, вовсе и не было. Удалось осенью белуху подстрелить — вот и весь собачий корм.
Гувана заварила настоящий чай из привезенного Тымнэро скола чайного кирпича.
— А что там с властью? — задал Армагиргин свой главный вопрос.
— Все вернулось, — махнул Тымнэро. — Зазря только народ будоражили да сулили несбыточное. Про общий дележ да владение толковали.
Армагиргин поднял голову и посмотрел на Теневиля.
Поздним вечером Теневиль увел гостя в свою ярангу, и только там Тымнэро признался, что привела его в стойбище крайняя нужда,
Тымнэро совсем отощал, и смотреть на него было страшно — только глаза и горели на черном костлявом лице.