Конец вечного безмолвия
Шрифт:
— Понял, ваше благородие! Заведу эти досье на всех анадырцёв, язви их в душу мать!
— Господин Струков! Что это за ругань в присутственном месте? Как вы себя держите? Ругаетесь да шарите по хижинам дикарей!
— Так, ваше превосходительство, — заискивающе заговорил Струков, — я ведь как рассуждал. Этот большевик, то бишь Мандраков."
— Мандриков.
— Так точно, Мандриков тоже, видать не прост. Он заховался так, что его не обнаружить. И вот я смекал, где он тут понадежнее мог укрыться? А потом вдруг как озарило меня: если уж где он прячется, так не иначе как у этих диких! Прячется и думает, что никто не сообразит искать его там, в вонючем логовище… Вот и учинил обыск…
— Сейчас придет сюда здешний торгаш, или, как он себя называет, коммерсант, Тренев, — сказал Громов.
— Это который? — наморщил лоб Струков.
— Ну тот, у кого баба аппетитная.
— А-а, этот лис, — вспомнил Струков и облизнулся. — А баба у него хоть и слегка повяленная, но годная еще…
— Струков! — рявкнул Громов, — Простите, ваше благородие.
— Сейчас он придет, и ты увидишь, как надо вести конфиденциальный разговор. Понял, бакалейная твоя душа?
— Не понял, — мотнул головой Струков.
— Интеллигентный разговор, лысый огурец! Вошел бледный Тренев, одетый в суконную черную шубу, подбитую красной лисой.
— Имею честь явиться по вашему настоятельному приглашению, несмотря на свое недомогание, как лицо, уважающее существующую власть…
— Садитесь, господин Тренев, — ласково произнес Громов.
Тренев уселся, закинул было ногу на ногу, но, заметив, как она трясется, уперся обеими ногами в пол.
— В гости к себе не приглашаете, вот и пришлось вас позвать сюда, в канцелярию, — сказал Громов. — Прошу прощения за талую официальность, но что поделаешь — служба! Наше многострадальное отечество сейчас нуждается в сотрудничестве всех лучших сил России. Умных, думающих, смотрящих далеко вперед, имеющих уважение широких слоев населения-. Многие местные коммерсанты уже выразили свою лояльность.
Струков слушал своего начальника и дивился в душе: вот загибает!
— Да я что, — торопливо заговорил Тренев, — у меня и в уме ничего такого не было, чтобы, так сказать… Наоборот, я со всем уважением, можно даже сказать, с почтением. Я всегда уважал закон и власть и особенно вас, господин Громов, как полномочного и, я бы сказал, мудрого представителя его высокопревосходительства верховного правителя адмирала Колчака.
— Будем считать, что с недоразумениями покончено, — оборвал Громов разошедшегося Тренева. — Скажите: ка, господин Тренев, сколько времени вы проживаете в Ново-Мариинске?
— Около десяти лет, — с готовностью сообщил Тренев.
— И, думаю, неплохо нажились за эти годы?
— Да что вы, господин Громов, какая тут пожива среди нищих и диких чукчей? — махнул рукой Тренев, но спохватился и доверительно добавил: — Конечно, торгуем не совсем в убыток себе, но больших прибылей нет… Кстати, я одним из первых внес требуемый налог на нужды прави-тельстэа…
— Это я знаю, — прервал снова своего собеседника Громов. — А скажите-ка, где вы держите свои деньги?
— А-а позвольте, — заикаясь, спросил Тренев, — какие деньги?
— Я имею в виду не наличную кассу, а то, что накопили за десять лет.
— Э-э, господин Громов, так сказать, коммерческая тайна… и вообще только, так сказать, крайний случай…
— В русском коммерческом банке Владивостока вашего счета нет! — резко заметил Громов, глянув в какую-то бумагу.
— Так ведь и денег-то…
— Ваши деньги небось лежат в каком-нибудь американском банке? — продолжал Громов, не обращая внимания на попытки Тренева вставить слово.
— Я все это понимаю, но для удобства расчетов с поставщиками, с компанией "Гудзон бей"…
— С этим «бей» мы тоже разберемся после окончательной победы, — заявил Громов. — Больно они тут власть забрали. Куда ни кинься — кругом "Гудзон бей"… Теперь скажите, господин Тренев, вы хорошо знаете всех жителей Ново-Мариинска?
— Затрудняюсь твердо сказать, знаете, мало общаюсь по причине своего слабого здоровья…
— Вы бросьте это! — брезгливо произнес Громов, начиная терять первоначально взятый тон. — Здоровье… Я знаю, вы купаетесь в ледяной проруби на Казачке после бани. Да еще, говорят, наложницу держите…
— Господин Громов! — с выражением крайнего оскорбления произнес Тренев. — Моя честь…
— Ладно, ладно, — Громов" поднял руку, призывая утихомириться Тренева. — Это я так, к слову… Хотя, сказать откровенно, никак не поверю, чтобы такую бабу вы могли пропустить мимо себя…
Милюнэ скребла что-то в коридоре у печки.
— Машка! — услышала она громкий голос начальника.
Она вошла в комнату и остановилась у двери. Встретилась глазами с бывшим хозяином и заметила, что у того взор, как у загнанного волками оленя,
— Вот скажи, Машка, твой бывший хозяин хорошо обращался с тобой? Не обижал?
— Не обижал, — быстро ответила Милюнэ. — Он хороший.
Милюнэ ушла.
— Господин Громов, я должен заявить, — дрожащим голосом начал Тренев. — Я человек семейный, религиозный.
— Дойдем еще до вашей религиозности, — успокаивающе произнес Громов. — Так, значит, вы многих жителей Ново-Мариинска знаете хорошо?
— Да не так чтобы…
— Вот такого, как Арене Волтер, вы знаете?
— Этого американца?
— Господин Тренев! — укоризненно произнес Громов. — Арене Волтер по национальности норвежец.
— Да, это верно, но мне казалось — он американский подданный, — торопливо ответил Тренев. — Личность, конечно, подозрительная. Не хочет уезжать, занялся тут починкой всяких металлических изделий. Мастер, одним словом, но вроде живет тихо, одиноко…
— А про такого Мандрикова вы слышали что-нибудь?
Тренев наморщил лоб.
— Извините меня великодушно, но впервые слышу такое имя, — ответил он.