Конец вечного безмолвия
Шрифт:
Анадырская тюрьма была огорожена высокой стеной из дерновых пластов. Часовой узнал своих и пропустил во двор.
При скудном свете керосиновой лампы Берзин разглядел лица арестованных, и тотчас на него обрушилась лавина голосов:
— Почему нас до сих пор не накормили?
— Пусть пришлют" адвоката! Адвоката прошу!
— За незаконный захват власти вы еще поплатитесь!
— Тихо! — крикнул Берзин. — Кто тут еще толкует о законности? Вы все арестованы законно, на основании постановлений Советской республики, именем революции!
Только Громов молчал. Он жестоко страдал с похмелья и жадно пил холодную, натаянную из речного льда воду.
— Вот лакает с утра, — тихо сообщил Гринчук. — Как бы не лопнул.
— Господин Громов — сюда! — позвал его Берзин.
Бывший начальник Чукотского уезда сделал шаг вперед и остановился.
— Пойдемте с нами, — кивнул Берзин на выход.
Громов узнал Булатова и, увидев в его руках. револьвер, вдруг упал на колени и завопил:
— Смилуйтесь, господа! Граждане! Не убивайте, че губите душу христианскую!
— Иннокентий Михайлович! — Голос у Берзпна звенел. — Вам надлежит сдать ревкому денежные суммы под расписку. Так полагается. Идемте, у нас нет времени смотреть эту комедию!
Громов с облегчением поднялся и, стыдясь своих слез, покорно двинулся к выходу…
Мандриков сладко спал, положив голову на стол. Но он сразу же проснулся, как только в комнату вошли с Громовым.
Подсчет казны не занял много времени.
"Расписка.
По требованию Анадырского Совета рабочих депутатов мною сего 16 декабря 1919 года сданы казенные деньги всего в сумме, двухсот семидесяти тысяч семисот тридцати двух рублей 57 коп. (270 732 р. 57 к.) российской монетой и четыре доллара восемьдесят центов (4 д. 80 ц.) американскою монетою.
Управляющий Анадырским уездом Громов".
Громов едва видел плящущие перед собой буквы, но документ аккуратно подписал привычной размашистой подписью.
— Господин Громов! Я ставлю вас в известность, что мы произведем тщательный обыск в вашем доме. Такая скудность валюты в государственной казне заставляет думать, что вы скрыли и присвоили значительную сумму.
Громов ничего не ответил, он лишь втянул голову в плечи, будто ожидал удара,
Булатов, придя домой, застал у Милюнэ Тым-нэро. Чукча растерянно посмотрел на него, потом на Милюнэ, которая уже вовсю хлопотала, несмотря на опухшее лицо и огромный синяк под глазом.
— Я же сказал тебе — лежать, — укоризненно произнес Булатов.
— Как же тут лежать, когда такое случилось! — возбужденно ответила Милюнэ. — Вон даже Тымнэро пришел, спрашивает, что это за новая власть с красным флагом на крыше.
— Наша власть, Тымнэро, власть бедных и угнетенных, — сказал Булатов.
— Пролетариев, — добавила Милюнэ, ставя на стол вскипевший чайник.
— А что будет теперь? — с любопытством спросил Тымнэро.
— Сегодня проведем заседание ревкома, — ответил через Милюнэ Булатов. — Отберем все богатства, награбленные торговцами…
— Ограбите их, — уточнил Тымнэро.
— Не ограбим, а отберем то, что по праву принадлежит трудящимся…
— Так, сети, снасти ихние…
— Сети, все орудия производства тоже принадлежат по праву трудовому народу,
Тымнэро выпил чашку чая и заторопился.
— Конечно, власть переменилась, но уголь-то нужен.
В дверях он остановился и повернулся к Булатову.
— Милюнэ, а ну, спроси-ка своего: новые власти будут платить за уголь?
— Будут платить, — твердо обещал Булатов.
— Они же бедные! — сказал Тымнэро.
— Деньги есть, — деловито объяснил Булатов. — Сегодня у Громова приняли казенную кассу.
— Я лежала, лежала, а заснуть не могу, — рассказывала Милюнэ. — Все вспоминаю Главную революционную песню, которую сочинил Карл Маркс.
— Кто тебе сказал, что «Интернационал» Карл Маркс сочинил?
— А кто же еща? — удивилась в свою очередь Милюнэ. — Может, Ленин?
— У-Мандрикова надо будет спросить, — сказал Булатов.
— Так вот слушай: там есть такие слова — кто был ничем, тот станет всем! Сегодня мы стали всем!
— А что — верно! — согласился Булатов. — Теперь мы — все! Вечером первое заседание ревкома Чукотки. Открытое, таиться не будем нынче! Вытащи из сундучка мой морской бушлат и красную повязку на рукав сделай, — попросил он жену.
— Сегодня вечером? — переспросила Милюнэ. — Надо успеть! Бушлат я тебе потом достану и пришью на рукав красный лоскут. А сейчас мне надо идти.
— Куда?
— В уездное правление, — ответила Милюнэ. — Убрать, помыть… Там же грязно. Я там плюнула кровью, когда Струков ударил меня.
— Ты посмотри на себя в зеркало. Я не хочу, чтобы мою красавицу видели такой…
— Пусть видят! — твердо сказала Милюнэ. — Пусть видят, что я чуть не вознеслась в зенит, в царство "окровавленных"…
— Что ты говоришь! — изумился Булатов.
— Знаешь, если бы Струков застрелил меня, — объяснила Милюнэ, — то сейчас я уже была бы в зените, на самом верху северного сияния. Там живут те, кто погиб в боях, тот, кто окровавился в сражении.
Разговаривая с мужем, Милюнэ торопливо одевалась, натянула на себя камлейку с пушисто отороченным капюшоном.
По дороге Милюнэ несколько раз останавливалась и любовалась трепещущим на легком ветру красным флагом.
— Ты что сюда явилась? — удивился Мандря-ков, — Тебе надо дома лежать.
— Не хочет она, — развел руками Булатов. — Говорит: убрать надо — первое заседание первого ревкома, чтобы чисто было!
— Мне очень хорошо, я совсем не больная, — уверила Милюнэ, беря все еще стоявшее здесь ведро с водой и тряпкой.
— Сильно-то не уставай, Маша! — сказал Мандриков. — Все равно вечером все затопчут.