Конфликт как проблема
Шрифт:
Показательна в этом отношении противоречивость и конфликтность практик политической памяти, характерных для ряда постсоветских государств. В некоторых бывших союзных республиках это стимулировало возникновение острых культурных расколов, практик фашизации общества и этнического геноцида. Источником культурных конфликтов может быть нарушение баланса синхронизирующей и диахронной функции режима политического времени в процессе социального конструирования политической идентичности, что блокирует процесс политической эволюции. Примером может служить появление «семантических дыр» (потенциала конфликтогенности) в эволюции российской политической культуры, в результате радикальной деконструкции структур советской политической памяти, что блокирует процесс конструирования будущего из настоящего, лишенного структурного «сцепления» с событиями недавнего прошлого.
Этнизация «политического насилия, вынесенная за горизонт исторического времени и представленная как абсолютное мифическое или теологическое событие «становления нации», становится способом деконструкции структур советской
Вместе с тем, в России этнизация событий политической памяти при структуризации политических ожиданий не привела к конституированию национальной памяти, а воспроизвела противоречия в сюжетах политического времени и породила политические расколы в идентичностях. В относительно автономных и неоднородных этнически политических пространствах подобная темпорализация этничности, пользуясь метафорой языка информатики, не порождает «интерфейса», состояния совместимости программ политической памяти. Стремление использовать темпоральное программирование региональной политической идентичности на основе типизации событий этнического насилия в качестве символического ресурса национальной идентификации становится препятствием для конституирования национальной политической памяти. Возникающая при этом символизация мифического обоснования враждебности в процессе политической легитимации всегда трансформируется в насильственные действия 36 .
36
Kaufman S.J. Symbolic Politics or Rational Choice? Testing Theories of Extreme Ethnic Violence // International Security. – Spring 2006. Vol. 30. No. 4. P. 45–86.
Вынесение за скобки событийного ряда политической памяти, характерных для модернизирующихся обществ (составляющих важное звено конституирования любой национальной памяти в силу «исключительности» символических образцов жертвенности), при отсутствии успешного конструирования события «новой революции», неизбежно сужает перформативные возможности культурных интерпретаций, «политических сюжетов» ритмической организации политического пространства и времени. Поэтому без адекватной стратегии темпорализации политических событий всегда присутствует риск оформления вместо «социально ожидаемых длительностей» (П. Штомпка) сужения политических сценариев настоящего и, соответственно, горизонтов политического планирования. В связи с чем дискуссии о «советском», его месте и роли в политической культуре России, присутствие (отсутствие) структур политической советской памяти в политической памяти постсоветских поколений – это не только последствия борьбы элит за социальное доминирование, а симптом перформативных процессов в мифо-ритуальном пространстве политической памяти с отнюдь не предсказуемыми последствиями. Порожденные в ходе политических реформ мифологии о «похоронах советского», препятствуют проектированию будущего из недавнего прошлого, вместо понимания многослойности символического пространства и рисков погружения в «мифическое безвременье».
Показателен пример современной Украины, где попытка «победить» семантическую неукоренность в историческом времени, преодолеть кризис семантики «несостоявшееся государство» и стремление создать собственную «европейскую» историю, на практике привело к тотальной мифологизации политической памяти. События модернизации и героические фигуры творцов Российской империи и Советского Союза подверглись тотальной семантической деконструкции, а на смену им пришли мифическая память, организованная вокруг символических «прародителей» «галицийских фратрий». Произошла редукция структур социальной памяти, вместо «европейского времени» как «времени вперед», пришла мифическая ритуализация – «кто не скачет – тот москаль», убившая структурирование событий настоящего из недавнего прошлого. Локальная этническая мифология повседневности стала «вечностью» и источником, побуждающим к «кровно-родственной» мести, осуществляемой с помощью систем залпового огня. Подобное структурирование политических ожиданий не могло не породить конфликт структур памяти поколений и этнизации политических конфликтов внутри Украины, втягивание в этот процесс политических акторов соседних геополитических пространств и институтов их символической политики.
Качество коммуникативного, солидарного эффекта многообразных практик символической политики в значительной мере зависит от коммуникативных структур политической памяти, возникающих в процессе реализации символической политики по конструированию темпоральных горизонтов коллективного взаимодействия. Без синхронизации усилий элит по восстановлению и социальному конструированию системной истории с перформативными практиками повседневности любые «национальные проекты» и поиски жизненных идеологий способны в лучшем случае обеспечить кратковременное поддержание адаптивного процесса. Очевидно, что исследование темпоральных режимов политической действительности в таком диахронном политическом пространстве, как Россия, с целью их синхронизации в рамках системной истории может стать теоретической предпосылкой планирования более эффективных практик публичной политики и управления политическими конфликтами.
Нынешние коммуникативные сбои, возникающие при реализации национальных проектов, характерные для современного российского общества, в значительной степени предопределены одномерностью и «семантической бедностью» символической политики, политики памяти и политики идентичности, по типизации политических событий прошлого и конструирования общенационального горизонта смысла. Отсутствие фонового знания у политических акторов вообще и политико-административных элит в частности предопределяет высокую произвольность в конструировании политического будущего из бюрократической повседневности, что стимулирует политическую коррупцию и придает модернизационному процессу симулятивный характер.
Обозначенные методологические возможности исследования культурных измерений социальных конфликтов оставляют непроясненными в теоретическом плане вопросы, связанные с концептуальной совместимостью социально-конструктивистских и более традиционных версий природы «культурных конфликтов». Отдельную проблему составляет исследование «символических фигур» социального пространства в условиях глобализирующегося мира, когда меняется характер воспроизводства «политического», а сетевые коммуникации ведут к дефрагментации национальной памяти и ее легитимаций. Не менее проблемная область – исследование способов символического конструирования социальной власти и новой мифологии современными символическими элитами, презентирующими себя в масс-медиа, поскольку в современном мире символическая власть сконцентрирована в значительной степени в этом сегменте культурных коммуникаций.
Вместе с тем подобная стратегия «антропологизации» конфликтологии позволяет, с одной стороны, преодолеть нормативизм и аксиологизм, свойственный более традиционным интерпретациям культурных измерений социальных конфликтов при описании их влияния на конфликтогенность современного общества, а с другой – преодолеть издержки осмысления ценностной составляющей социальных конфликтов как некой «зависимой» от этико-нормативного дискурса или технологий социального конструирования политических институтов. На основе артикуляции символических «рамок» политической памяти можно более комплексно использовать уже имеющиеся способы структурирования, классификации и содержательного анализа многообразных символических конфигураций и символических фигур политико-культурной идентификации. Знания в символических горизонтах политической памяти общества, структурированные в политические ожидания, порождая модели политических событий и символические фигуры идентификации (событийные модели социальной солидарности и расколов), обеспечивающие синхронизацию и десинхронизацию социальной памяти (личностной, корпоративной) и политической памяти, превращают решения административно-политических элит в конфликты или консенсус.
Факторы ценностной поляризации 37
Статья посвящена анализу причин ценностной поляризации – разделения людей на группы, ориентирующиеся на исключающие друг друга ценности. Ценности рассматриваются здесь как устойчивые убеждения людей в приоритетности одних жизненных целей перед другими, противоположными жизненными целями. 38
Концептуальной основой исследования факторов ценностной поляризации являются теория социальных расколов С. Роккана и С. Липсета, 39 теория межгенерационного сдвига ценностей Р. Инглхарта, 40 теория доверия П. Штомпки 41 и конфликтная теория ценностей Ш. Шварца. 42
37
Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ (Проект № 12-03-00420).
38
Это определение ценностей представляет собой модификацию определения, сформулированного М. Рокичем. См.: Rokeach M. The nature of human values. New York: Free Press, 1973. 579 p. P. 3.
39
См.: Lipset S., Rokkan S. Cleavage structures, party systems and voter alignments: an introduction / Lipset S.-M., Rokkan S. (eds.) Party systems and voter alignments: cross-national perspective. New York: Free Press, 1967.
40
Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton, Princeton University Press, 1990. 484 p.
41
См.: Штомпка П. Доверие – основа общества. М.: Логос, 2012. 445 с.
42
См.: Schwartz, S.H. (2003). A proposal for measuring value orientations across nations [Chapter 7 in the Questionnaire Development Report of the European Social Survey]. URL:(Дата обращения 16.07.2014).