Контрабандисты Тянь-Шаня
Шрифт:
Когда он приблизился, несколько голосов закричало от изумления:
— Будай, Будай!
Всадник приблизился. Он еле ворочал языком.
— Как ты нас догнал? — спросил Кондратий.
— Напрямик, — отвечал Будай. — Я помнил твой Маршрут, Кондратий, я загнал трех лошадей и не ел два дня. Я приехал предупредить вас. Сейчас же прикажи задержать проводника из Фрунзе.
По лицу Кондратия прошла судорога.
— Что ты молчишь? — тупо спросил Будай.
— Он завел нас на оборванную тропу. Трое пограничников погибли, — отвечал Кондратий.
— А какой он был из себя?
— Такой: лицо широкое, борода будто приклеенная, — сказал ближайший красноармеец.
— Ростом высокий?
— Высокий!
— Кондратий, — печально сказал Будай, — из Фрунзе проводник привез пакет, но проводника убили. С вами поехал Ибрай. Ты здесь. недавно и не мог его знать. Ибрай работал на другом участке. Его ловили лет десять.
— Антоний, прочти, — сказал Кондратий и протянул своему другу бумагу.
Будай прочел ее и опросил:
— Что же ты теперь будешь делать?
— Сдам тебе командование и поеду назад, — печально сказал Кондратий. — Я буду ожидать твоих приказаний.
— Ты их можешь получить сейчас, — ответил Будай. — Я приказываю тебе быть во главе отряда и довести дело до конца. Я поеду с тобой.
Глаза Кондратия сверкнули гордостью. Он благодаря но пожал руку Будая.
— Но только прежде накорми меня, а то я издохну, — закончил Будай и покачнулся в седле.
— Слезай! — протяжно скомандовал Кондратий и, понизив голос, добавил, обращаясь к Джанмурчи: — Возьми пять человек и поезжай искать трупы. Мы сделаем дневку.
Глава II. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Прошло еще несколько дней. Отряд затерялся среди необозримых лугов и ледников Небесных Гор. Взошло горячее солнце. Обжигающие горные лучи сразу залили светом бивуак. Под маленьким холщовым навесом, чтобы ночью снег не падал на людей, вплотную лежали пограничники. Оса блаженно опал на потнике, подложив деревянное киргизское седло под голову. Каждый раз он раздевался до белья и укутывался тулупом. Ниже по бугру под кошмой спали Джанмурчи и Алы. Проводник всякий раз сам стлал кошмы, седлал обеих лошадей и держал себя, как слуга.
— А вон с горы часовой камушки пущает, — проговорил пограничник, открывая глаза.
Дневальный на вершине сбрасывал от скуки камни, и желтый прах горел золотым дымом под лучами восходящего солнца.
— Вставай, пять часов! — закричал сверху дневальный.
— Рры! — отвечал пограничник.
Он открыл глаза и смотрел в синее небо. Избыток сил не давал ему покоя. Не желая вставать, он просто перекатился через всех спящих и покатился под бугор. Воркотня и проклятия посыпались ему вслед, но он накатился на Алы и Джанмурчи.
— Вы, арыки, белеки рры! — И, нырнув под кошму, он поднял такую возню, что все трое вместе с кошмами покатились по откосу вниз.
— Га-га-га! — хохотали проснувшиеся, глядя сверху на катившийся тюк, из которого мелькали голые ноги и руки.
— Саламатин, черт, раздавай мясо! — закричал Оса.
— Сейчас, — раздался из катящегося тюка придушенный голос.
Кошмы развернулись. Трое голых с хохотом побежали одеваться.
— Седлать коней, грузить вьюки! — весело закричал Оса, и маленький лагерь ожил.
Торопливо разбирали седла и потники, на которых спали. Кто-то стал свистать так, что в ушах звенело; издали гнали стреноженных коней. Они отдохнули за ночь и теперь бодро ковыляли спутанными ногами к лагерю.
— И чего эго они не уйдут? — задумчиво спросил молодой пограничник.
— Небось, скотинка умнее тебя, — отвечал другой. — Куда пойдет? На тыщу километров никого нет.
— Кому грива, кому хвост, остальное взял завхоз, — весело распевал Саламатин, деля на равные куски вареную конину.
— Саламатин, сегодня по одной ландринке дашь? У тебя ведь целых две коробки монпансье осталось, — просительно сказал, улыбаясь. Оса.
— Ну, да, нацелились… — сурово ответил завхоз, потом, смягчившись, он добавил: — Ну, уж так и быть, по одной дам. Только потом три дня чтобы никто не просил. — И, небрежно открыв коробку, он стал выламливать слежавшиеся кусочки монпансье и осторожно раскладывал рядом с кусками конины.
— Осторожно, куда лезешь, дьявол, не видишь чихауз?
Пограничник захохотал.
— Где же это чихауз? Восьмой день ни одного человека не видим!
— Раз казенные вещи лежат, это и есть чихауз, — твердо ответил домовитый Саламатин. — Ну, вы, арыки белеки, получай, — и он начал раздавать мясо.
— И для чего конфеты, не понимаю, — ворчал молодой пограничник, хрустнув леденцом. — Чая пить — все равно нету. Восьмой день огня не видали. Хоть бы веточка тебе кругом.
— Вот постой, — сказал Оса, — через два дня будем пересекать дорогу контрабандистам. Там много кизяку будет. Тогда и чай согреем.
И все принялись гадать, на каких дорогах будет конский навоз и где можно будет напиться чаю.
— А почему тут ни лесу, ни кустов нет? — спросил молодой пограничник.
Он в первый раз ехал в дальнюю экспедицию.
— Куда тебе лес, когда ты сам дерево!
Дружный хохот заглушил слабые протесты молодого пограничника. Оса улыбнулся и серьезно ответил:
— Лес тут растет полосой; помнишь, мы проезжали. Ни выше, ни ниже нет.
— А, так, так…
— А-а, ворона… — дружно подхватили несколько человек, прожевывая конину.