Король англосаксов
Шрифт:
– Стыдись, Гарольд Гардрада! – воскликнул пылко Тостиг. – Хороший кормчий проведет корабль в пристань и не поддастся буре. А бесстрашное сердце приковывает счастье. Все народы твердят, что на севере не было подобного тебе. Неужели же ты довольствуешься лаврами, пожатыми тобой в лета цветущей молодости?
– Тебе не обольстить меня подобными речами, – отвечал король, обладавший осторожным и обширным умом, – докажи мне сначала верность успеха, как ты сделал бы это относительно боязливого старика. Правитель должен быть рассудителен, как старик в то время, как задумывает совершить важный шаг!
Тостиг невозмутимо обнаружил ему все слабые стороны родного государства: казну, истощенную безрассудной расточительностью короля Эдуарда. Страну, не имеющую никаких укреплений даже на главных пунктах. Народ, сильно изнеженный продолжительным миром и настолько привыкший признавать иго северных победителей, что при первой победе половина народонаселения стала бы требовать примирения с врагом, как было с Канутом, которому Эдмунд принужден был отдать без протеста полцарства. Тостиг старался представить в преувеличенном виде существовавший еще в Англии страх к скандинавам и родство нортумбрийцев и восточных англов с норвежцами. Последнее обстоятельство, по словам графа, хотя и не могло удержать обозначенные племена от сопротивления, но гарантировало их при удачном исходе скорое примирение с чужеземным владычеством. Наконец ему удалось воспламенить честолюбие короля замечанием, что герцог норманнский непременно захватит эту богатую добычу, если только Гарольд не упредит его.
Эти доводы Тостига и чувство честолюбия убедили Гардраду, и когда граф замолк, король протянул руку к военным кораблям и произнес решительно:
– Довольно! Ты сумел разрешить все сомнения: мои морские кони полетят по волнам!
Глава VII
С тех пор как царский скипетр перешел в руки Гарольда, новый властелин Англии увеличил любовь к нему народа. Он был милостив, щедр и всегда справедлив. Он частью отменил, частью же облегчил обременительные подати и налоги, введенные предшественниками, и увеличил жалование своим слугам и ратникам.
Принимая в соображение все это, засвидетельствованное летописцами, мы должны заключить, что Гарольд был разумным, деятельным правителем и старался вообще утвердить свой престол на трех главных опорах королевского трона: сочувствии духовенства, бывшего во вражде с его отцом Годвином, любви к себе народа и военном могуществе своего государства, о котором не думал и вовсе не заботился Эдуард Исповедник.
Гарольд оказывал молодому Этелингу такой почет, каким этот принц не пользовался прежде: он окружил его чисто царской роскошью и, наделяя его богатыми поместьями, старался возвысить его даже в нравственном отношении и притом уничтожить последствия его дурного воспитания: возвышенная душа Гарольда была абсолютно чужда низкого чувства зависти. Он поощрял иностранных купцов, давая им разные привилегии, и позволил норманнам мирно владеть своим имуществом, приобретенным в Англии. «Одним словом, – говорит англонорманнский летописец, – в ней еще не было человека умнее Гарольда, бесстрашнее в сражении, сведущее в законодательстве, более совершенного во всех отношениях!».
С этого времени кончается частная жизнь Гарольда. Любовь, со всем своим очарованием, погибла для него. Он признавал себя уже не отдельной личностью, а олицетворением Англии. Его власть и ее свобода должны были отныне жить и пасть нераздельно.
Король Гарольд только что вернулся из Йорка, куда он ездил с целью укрепить власть Моркара в Нортумбрии и лично удостовериться в преданности англодатчан. Он застал во дворце посла от герцога норманнского.
Норманнский посол Гюг Мегро, босой и во власянице, с бледным, болезненным лицом, подошел к престолу повелителя Англии.
– Вильгельм, герцог норманнов, повелел передать тебе следующее, начал Гюг Мегро. – С горестью и изумлением узнал он, что ты, Гарольд, преступив свою клятву, завладел престолом, принадлежащим ему. Однако, надеясь на твою совесть и прощая минутную слабость, он убеждает тебя, кротко и по-братски, исполнить твой обет. Вышли ему свою сестру, чтобы отдать ее за одного из его баронов. Отдай ему Доверскую крепость. Выступи с своими полками на помощь ему и возврати ему наследие его брата, короля Эдуарда. Ты будешь, разумеется, первым после него, обвенчаешься с его дочерью, получишь Нортумбрию. Да хранит тебя Бог!
Король побледнел, но ответил решительно:
– Молодая сестра моя скончалась на седьмую ночь по возвращении моем на престол… а для мертвой не нужны объятия жениха. А дочь твоего герцога не может быть женой моей, так как моя жена сидит возле меня.
Король указал жестом на прекрасную Альдиту, сидевшую на троне в великолепном платье из золотой парчи.
– Что же касается данного мной обета, – продолжал Гарольд, – то я помню его. Но совесть разрешает меня от вынужденной клятвы, данной мной единственно для спасения родины, независимость которой была бы окована вместе с моей. Если обещание девушки, отдающей только свою руку без ведома родителей, признается недействительным, то тем более нельзя признать обет, отдающий в руки иноземца судьбу целого народа, без ведома последнего и без разрешения его законов. Престол английский зависит от воли одного народа, объявляемой, через его вождей, на собрании Витана. Он отдал его мне. Я не имею права передавать его и, сойди я в могилу, престол не перейдет даже тогда к норманнам, а возвратится в расположение саксонского народа.
– И это твой ответ? – спросил посол с угрюмым и недовольным видом.
– Да, это мой ответ!
– Я должен тебе передать в таком случае и добавочные слова нашего герцога: с мечом придет он наказать клятвопреступника и с мечом возвратит свое законное наследие!
– И я тоже с мечом встречу алчного хищника, на суше и на море! проговорил король со сверкающими взорами. – Ты выполнил свой долг и можешь удалиться.
Посол вышел с поклоном.
– Не огорчайся наглостью норманнского посла, – сказал Альдита. – Какое дело тебе, королю, до той клятвы, которую ты дал, когда был еще подданным?
Гарольд не ответил жене, а спросил у постельничего, стоявшего за его креслом:
– Что, братья мои здесь?
– Они здесь, государь, здесь же и твои избранные советники.
– Позови их ко мне!.. Извини, Альдита, я должен заняться серьезными делами!
Альдита поняла этот намек и встала.
– Скоро подадут ужин! – заметила она.
Гарольд спустился с трона и стоял наклонившись над грудой бумаг.
– Здесь хватит пищи на день! – произнес он спокойно. – Ужинай без меня!
Альдита вздохнула и вышла в одну дверь, между тем как в противоположную дверь вошли таны, пользовавшиеся особенной доверенностью Гарольда.
Возвратившись в свои покои, Альдита скоро забыла все, кроме того, что она уже снова королева.
Первым вошел к королю Леофвайн, веселый и беспечный как всегда. За ним следовали: Гурт, Гакон и с десяток знатнейших танов. Они уселись вокруг стола, и Гурт заговорил:
– Тостиг был у герцога норманнского.
– Знаю, – ответил Гарольд.