Король и Каролинка
Шрифт:
Мне, ребенку, было бы все это трудно понять, если бы пример не был у меня перед глазами. Вот Мама только что, сию минуту, играла. Точнее, ее дух играл. Она сама своим умом не понимала, что это только игра. Одним из правил этой игры маминого гения было то, что я не должен замечать, что это -- только игра. Я должен был принимать все всерьез. Поскольку игра была гениальная, я и принимал всерьез, и даже заплакал.
Потом я подошел к Папе. И Папа, чтобы меня утешить, нарушил правило маминого гения. Не только нарушил, но и мне разрешил нарушить. Я бросил притворяться, будто НЕ ВИЖУ, и слезы мгновенно высохли.
С этого времени я всегда --
– - осторожно относился к видимости жизни. Я раз навсегда запомнил, что мое впечатление от человека может быть ненастоящим, условным -- ну как в игре. Играя с ребятами в сказку, мы тоже изображали -- сказочных героев. И вот, в какой-то момент, бывало, начинаешь и правда верить этой игре.
Да это бывает при любых играх. Например, при игре в войну -- бывает, вспыхивает настоящий гнев, настоящий страх. Зато и торжество победы настоящее. Это значит, в игру включился дух. Игра стала уже не совсем игрой. Игра стала гениальной. Хотя умом при этом прекрасно понимаешь, что игра -- это только игра. Понимаешь теоретически. Но уже НЕ ВИДИШЬ.
Видеть -- это значит глядеть на жизнь просто, ОЧЕВИДНО, без правил. Это совсем просто и очень естественно! Но это совсем непривычно, и потому большинство людей удивительным образом не умеют ВИДЕТЬ. И только для немногих, вроде моего Папы, это совсем привычно. Им даже трудно НЕ ВИДЕТЬ. Приходится заставлять себя.
Все это -- очень важные детали моей биографии, не зная которых невозможно справедливо судить обо мне и о моей роли во всей этой истории. Моя Мама была первым человеком, которого я УВИДЕЛ. Может быть, это и грешно -- как грешно видеть наготу своих родителей.
Однако дело тут не только в Папе. ВИДЕТЬ Маму меня научила и сама Мама.
Дело в том, что Мама была прекрасной актрисой. То есть, сам-то я в детстве в артистах не разбирался, какой из них прекрасный -- это я чужие слова повторяю "прекрасная актриса". Однажды Маме предложили в одном фильме сыграть роль психоаналитика. То есть, вначале ее позвали в качестве консультанта, а потом вдруг предложили роль. И она так здорово сыграла, что потом ее что ни год приглашали сыграть какую-нибудь роль в каком-нибудь фильме. Уже совсем не про психоанализ.
Маме это немного льстило, но вместе с тем и тревожило: она была "глубоко верующим человеком" и немного подозрительно относилась к ремеслу артиста. Впрочем, к своей профессии психоаналитика она относилась тоже немного подозрительно! И к Папе тоже относилась немного подозрительно. Да и много еще к чему! Это ничуть не мешало ей быть прекрасной актрисой, прекрасным психоаналитиком и вообще прекрасным человеком...
Да, так вот! В раннем детстве, когда я видел Маму на экране, помню, меня всегда охватывало какое-то жуткое чувство, будто я и правда вижу не Маму, а кого-то другого в ее теле. Наверное, это и называется "прекрасная" актриса. Я слишком хорошо знал Маму по жизни, чтобы не видеть разницы между ней в жизни и на экране. Меня поражало вот что: на экране, она БОЛЕЕ НАСТОЯЩАЯ, чем в жизни! Я это осознавал, но не до конца: я не мог объяснить себе, как это может быть. У меня вертелись в голове только пустые слова "прекрасная актриса". Теперь-то я понимаю, в чем тут фокус. Она входила в роль так самозабвенно, как не позволяла себе в жизни. Снимались какие-то тормоза -- ведь роль лишь условность!
– - и она полностью отдавалась игре духа. Быть может даже входила порой в настоящий глубокий транс. А режиссерам того и надо!..
И в ту минуту, когда Папа, пожалев меня, прилежно слезящего, вдруг открыл мне глаза на удивительную (и, главное, утешительную) подноготную их с мамой отношений, я вдруг осознал, что на экране я именно ВИДЕЛ Маму. Видел ее гений. Раньше, чем у меня высохли слезы, я открыл для себя различие между ОБЫЧНЫМ и ПРЕКРАСНЫМ артистом. Обычный артист изображает свой персонаж. ВИДЯ его, я ВИЖУ, что он лишь играет, притворяется. А прекрасный артист скорее наоборот, в жизни изображает сам себя, притворяется. Точнее, его гений притворяется, играет. А на сцене-то он, гений настоящего артиста, как раз и живет по-настоящему. По крайней мере, с нашей Мамой было именно так.
Я боюсь, читатель подумает, будто моя Мама была какой-то неискренней, лицемерной. Вот уж неправда, скорее наоборот! Она была куда более непосредственной и искренней, чем большинство людей, с которыми мне приходилось иметь дело в жизни. У обычного человека разница между ВИДЕНИЕМ и ВИДИМОСТЬЮ гораздо больше, чем у моей мамы. Если бы она была ПРОСТО лживой, ей бы не верил зритель, и она не была бы ПРЕКРАСНОЙ АКТРИСОЙ.
В том-то и дело, что она была, напротив, необыкновенно искренней! Как и все психоаналитики, она отлично умела признаваться себе и другим в разных некрасивых и не очень красивых чувствах. Просто Папа действительно сводил ее с ума, в буквальном смысле -- так, что она уже не умела разобраться в себе самой.
Она не умела разобраться в себе. А мы с Папой -- умели разобраться в ней. В другом человеке всегда разобраться легче, чем в себе. Со стороны всегда ВИДНЕЕ.
Мама как-то объяснила мне, что психоаналитик обязательно должен время от времени прибегать к помощи другого психоаналитика. Дело в том, что психоаналитик -- это человек, который по идее должен вывести тебя из транса, помочь вспомнить и осознать. А как он это может сделать, если он и сам все время в трансе? Пусть и в поверхностном. Как и любой нормальный человек... Я этого и сейчас не понимаю. Но они там как-то друг другу помогают справиться с этим, для того у них есть целые психоаналитические общества. Профессионалы!
Неужели Мама даже при помощи коллег неспособна была осознать, что ее обиды на Папу -- липовые? Да нет, конечно, могла! Она так и делала: шла к своим, и ее быстренько приводили в порядок. Но осознав, что на самом-то деле она вовсе и не обижается, а наоборот, ужасно любит Папу и сама виновата в своей обиде, Мама вскоре опять встречалась с Папой -- и все начиналось по новому кругу. Папа говорил, что мамин психоанализ является частью ее "цикла". Они мирились...
Как только в дело вступали Папины чары, бедная Мама сразу забывала о "циклах". Она каждый раз думала, что примирение -- навсегда. А потом, вновь обидевшись, она думала, что обида -- навсегда. И потому, обидевшись, очень переживала. И не могла ничего варить. И вообще -- не могла жить как ни в чем не бывало.
А Папа -- мог. Он не переживал, и я не переживал. Но обстановка в доме становилась чересчур напряженной. Обстановка, но не я, и не Папа. Папа спокойно заявлял, что он уходит, чтобы "сгореть на работе". И недели две жил в своем Институте -- "горел", дожидаясь маминого примирительного звонка. Я-то знал, что он сделан из огнестойкого материала. А вот мама смертельно переживала, и у нее все валилось из рук. А не то как начнет рыдать, и не хочет утешиться. Чтобы не мешать ее драме, я деликатно перебирался к соседке, бабушке Ольге.