Король и Каролинка
Шрифт:
– - А вы что?
– - Мы -- это кто? Ты имеешь в виду -- гипнотерапевты? В гипнозе действуют как раз наоборот: знаешь, так молчи. Не пытаются бороться с ним. Это все равно не в человеческих силах. Гений человека открывается настолько, насколько сам посчитает нужным.
– - А о чем гипнотизер договаривается с бессознательным?
– - Да о чем угодно. Это зависит от намерений бессознательного. И от гипнотизера тоже. Черный маг может, например, договориться об инфаркте.
– - Ох ты...
– - сказал я подавленно.
– - Так что ты не болтай зря.
И с тех пор я приучился помалкивать. Кстати,
Кого боится гений
Бессознательное "я" -- страшная сила. Оно с гениальной фантазией, с маниакальным упорством и неукротимой страстностью преследует свои цели, все втягивая в свои "циклы". Чтобы разорвать заколдованный круг, нужна сила превосходящая. И она у Мамы была -- ведь Мама сама была глубоко верующим человеком. И одновременно психоаналитиком. Как она это совмещала -- я до сих пор не совсем понимаю. По-моему, Мама пыталась сидеть на двух стульях.
Папа мне не раз говорил:
– - Единственный способ как-то надавить на гения, напугать его -- это обращение к Богу. Потому-то молитва препятствует углублению транса.
– - Дух боится Бога?
– - Не то слово. Трепещет! А кроме Бога он ничего не боится...
Наверное, Мама была идейным врагом бессознательного. Она пыталась сделать его сознательным, и в этой безнадежной психоаналитической борьбе утешалась молитвой, силой заставляя своего врага хотя бы на малое время встать на колени!
Она сама мне рассказывала про Серафима Саровского, который в ответ на вопрос, зачем он таскает такие тяжести, однажды сказал:
– - Томлю томящего мя.
Я понял это так: когда мы стараемся приблизиться к Богу, наш гений тоже волей-неволей приближается к Богу. Хотя боится и не хочет этого, и рвется поскорее выбраться из храма, как бесноватый. Но деваться ему некуда, ведь мы с ним в одном теле, в одной упряжке.
А Папины переговоры с бессознательным Мама рассматривала как предательство, сепаратную сделку за спиной у пациента. И клеймила Папу за это.
А ведь мой Папа тоже был верующим человеком. В мирное время мы все вместе ходили в Храм и причащались из одной Чаши. Хотя приступали мы к Чаше с разными чувствами. Как я теперь понимаю, Папа делал это из профессионального долга и как элемент техники безопасности. Он же по долгу службы постоянно сталкивался с темной силой, и потому обязательно должен был прибегать к Богу, чтобы "держать в узде" темные страсти своего духа. И мне он советовал никогда в жизни не забывать Церкви, чтобы не оказаться невзначай на обратной стороне Луны. Папа причащался из страха.
А Мама причащалась по любви. Она любила Бога. И порой упрекала Папу, что он относится к церковной жизни с холодком профессионала.
– - Что делать, я грешник, -- оправдывался Папа.
– - Я не способен любить Бога. Но я делаю, что могу. Как говорит батюшка? "Со страхом и верою приступите". Приступаю со страхом. И верой.
По-моему, он говорил здраво.
Я вырос меж двух огней.
Монастырь
У моей Мамы был духовный отец, да не простой священник, а игумен. Не раз бывало так, что во время размолвок с Папой мы ехали в монастырь к отцу Федору. Беда только в том, что Мамины поездки к отцу Федору, как мне сейчас кажется, тоже были частью ее "цикла". Это не папины слова, а мое собственное подозрение -- а я могу ошибаться, я не специалист. Судите сами...
(Кстати, только сейчас сообразил, что это не случайность! А ведь именно в монастыре-то, во время одной давней маминой размолвки с Папой мне и явился Волк, смутивший меня тогда вещим сном!)
Мы с Мамой живали в монастыре по нескольку дней, а потом возвращались в город. Мне кажется, отец Федор играл в нашей семье двойственную роль. С одной стороны, он уговаривал Маму прощать и терпеть, и сохранять семью. Он был принципиально против развода. С другой стороны -- он был так же принципиально и против гипноза, считая гипноз просто-напросто колдовством. А в маминых обидах на Папу основной мотив всегда был один и тот же:
– - Не хочу жить с колдуном.
– - Да какой он колдун!
– - говорил я.
– - Он же не против Церкви. Он просто психотерапевт. Как и ты.
– - Я! Не хочу! жить с колдуном.
Так что отец Федор одновременно и поддерживал нашу семью, и расшатывал. Его влияние на Маму казалось безграничным, но, как я сейчас понимаю, на самом деле было ограниченным. Потому что Мама, хотя и считала гипноз колдовством, да и вообще, как психоаналитик, профессионально боролась против транса, однако бессознательно -- я это ВИДЕЛ!
– - транс она и сама любила. Психоаналитик -- он тоже человек.
Человека и невозможно ввести в транс, если его дух сам этого не захочет. Это Папа так говорил. Потому-то я и думаю, что Мама была в таком крепком заколдованном круге, который включал в себя даже отца Федора. Она хотела из него вырваться... и не хотела, по-своему любя богатство и разнообразие своих переживаний. Она была очень ДУХОВНО БОГАТЫМ человеком, умела совмещать в себе несовместимое. Боюсь, что у Мамы был очень мощный гений. Боюсь, ей остро не хватало "нищеты духа". Может быть, потому-то наш семейный "цикл" и продолжался.
Но вот наступил день, когда Мама сказала "хватит" с особенной интонацией. Я УВИДЕЛ ее и понял, что это -- серьезно. И это было серьезно. Мама УВОЛИЛАСЬ со своей любимой работы, РАЗОШЛАСЬ с Папой, и окончательно перебралась поближе к отцу Феодору. По идее, ей следовало бы уйти в монастырь, в ЖЕНСКИЙ монастырь. Но Мама заботилась о моем воспитании. Она не хотела, чтобы меня воспитывал Папа-колдун, а хотела, чтобы меня воспитывали отец Федор и монастырь.
Батюшка вначале был решительно против, уверяя Маму, что она не выдержит принятого ею подвига. Но Мама была непреклонна. Теперь мне кажется, что в глубине своего духа-то, бессознательно, она как раз и ХОТЕЛА НЕ ВЫДЕРЖАТЬ. Бессознательно стремилась к такому концу, рассчитывая таким образом разорвать заколдованный круг свой судьбы. А отец Федор догадывался об этом и не хотел поддерживать эту неблагочестивую игру.