Королева Маргарита
Шрифт:
Шаги на лестнице. Мы отстраняемся друг от друга. Оба запыхались, словно бегали по ступеням. Мимо проходит слуга, церемонно кланяется и исчезает. Ты опять целуешь меня, это какая-то сказка… Наконец я отрываюсь от тебя – и снова тону в твоих глазах.
– Анри, я не могу без тебя. Не могу ни часа, ни минуты!
– Сейчас я должен уехать. Но я все устрою. Я люблю тебя!
– Я люблю тебя, Анри, – шепчу я в ответ, и ты снова наклоняешься ко мне.
Опять шаги вверху, кто-то спускается сюда. Да что же это такое, что им всем понадобилось на этой лестнице?! Не дожидаясь, пока новый нарушитель нашего спокойствия увидит нас, ты берешь мою руку, целуешь ее и уходишь, оставив в ней душистую белую розу.
Ночной
Сумрачная прохлада под сводами собора, торжественное пение, огоньки свечей. На мессе я смотрю на Анри. Он сосредоточен на молитве, его тонкое лицо серьезно. «Miserere mei, Deus, secundum magnam misericordiam tuam» [8] . Мне отчего-то становится больно и горько.
8
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей (лат.). Псалом 50.
Глядя, как Анри молится, я сразу вспоминаю его отца. Анри потерял отца в тринадцать лет. Я помню, как потрясло всех нас это убийство, но сейчас словно переживаю те дни заново, представляя себе, что Анри испытал в тот страшный февраль.
Его отец Франсуа де Гиз вел осаду Орлеана. Вместе с женой и сыном он остановился в Шатле. Уехал на целый день и возвращался домой с несколькими своими людьми уже поздно, когда погас розовый зимний закат и начало смеркаться. Ничто не предвещало беды, напротив, казалось, что этим вечером все будет как всегда. Герцог послал жене сообщение, что скоро вернется, чтобы накрывали стол к ужину.
И вдруг на перекрестке дорог в лесу герцогу выстрелили в спину… Его привезли в Шатле. Он успел попрощаться с близкими, прежде чем умер. Этот бесстрашный человек до последней минуты не потерял самообладания. А что чувствовал Анри в ту ночь? Какая бездна распахнулась перед ним, какой яростный огонь загудел внутри, какая нестерпимая боль охватила душу! Умирая, отец посоветовал ему не ставить перед собой недостижимых целей, не брать на себя непосильных задач. Но Анри каленым железом жгла другая фраза, которую ему передали люди, сопровождавшие его отца. Эти слова герцог произнес, когда его ранили: «Долго же они за мной охотились». «Они» – протестанты…
Tous sont 'egaux devant la mort [9] . Эту мудрость рано или поздно постигает каждый из нас, но каково встретиться с ней вот так, неожиданно, из-за чужой низости, трусости, предательства? Как найти в себе силы смириться с потерей, внутренне повиноваться тому, что не в нашей власти?…
Убийца, протестант Польтро де Мере, под пыткой признался, что совершил убийство по поручению адмирала Гаспара де Колиньи, одного из протестантских вождей. Де Мере допрашивали безо всякой пощады и потом четвертовали, это страшная, жестокая казнь – но адмирал остался безнаказанным. Анри бледнеет от гнева, когда вспоминает об этом. Он поклялся отомстить за смерть отца и за оскорбленную честь семьи. Такие люди, как он, не бросают слов на ветер.
9
Перед смертью все равны (фр.).
Я подолгу раздумываю об Анри. В нем есть что-то, что раньше, в детстве, заставляло меня его бояться – а теперь заставляет бояться за него. Он из тех мужчин, которые многого хотят, многое ставят на карту и всегда идут до конца. Его отец видел в сыне эту черту и, покидая этот мир, пытался предостеречь – но услышит ли Анри его совет, сможет ли подчиниться ему? Ведь Анри, слушая эти наставления, видел муку в глазах умирающего отца и никогда не забудет ее. Боль от потери, нестерпимое чувство несправедливости, оскорбленная гордость, жажда мести – если это движет человеком, что способно остановить его?
В голубых глазах Анри я никогда не видела умиротворения и покоя. В лучшем случае – обманчивое благодушие, как у отдыхающего хищника. Но пройдет минута – и вернется знакомая жесткость, и продолжится битва, ведомая только ему одному, ради которой он живет, в которой видит смысл своей жизни…
Глядя на него, я понимаю разницу между женщинами и мужчинами. Мужчин влечет война и смерть. Пытаться уберечь их – долг женщины, но запретить им это – нельзя. Нельзя запретить следовать судьбе – хотя так хочется!
Наше чувство вспыхнуло и разгорелось как огонь, охвативший сухие дрова. Ах, как от него розовеют щеки, блестят глаза, как стучит сердце! Забыть обо всем, потерять покой, искать встреч! Мы не можем наглядеться друг на друга.
– Идем, – говоришь ты мне своим негромким баритоном. В твоих внимательных голубых глазах – мягкая улыбка. Ты держишь в руке подсвечник, огни свечей делают твое лицо восхитительно красивым.
– Куда? – улыбаюсь я.
– Идем, – повторяешь ты, берешь меня за руку и уводишь по коридорам замка куда-то в дальнее крыло. Достаешь ключ, открываешь дверь одной из комнат и запираешь изнутри.
Я думаю, что будет, если меня хватятся и станут искать – мадам де Кюртон или кто-нибудь из слуг. Не говорю ни слова, но ты замечаешь мой тревожный взгляд.
– Не бойся. Нам никто не помешает, и никто ничего не узнает. У мадам де Кюртон найдутся дела…
Ты ставишь подсвечник на стол. Балдахин над большой кроватью расшит золотом и поблескивает в свете свечей. Мы говорим о чем-то. Я слушаю твой голос и не отрываясь смотрю на тебя. У тебя светлые волосы, голубые глаза, чудесная фигура. Любой костюм смотрится на тебе безукоризненно. Даже испанский воротник, горгера [10] , на редкость капризная деталь одежды – одних он словно душит, а на других сидит слишком свободно, чем уродует то, что призван украшать, – очень тебе к лицу и подчеркивает твою стройность. Рядом с тобой мне уютно, твои движения неторопливые и ровные, даже, казалось бы, чуть ленивые – но это впечатление обманчиво: ты очень ловок, и у тебя молниеносная реакция.
10
Горгера – круглый высокий гофрированный воротник, чаще всего белого цвета.
Ты расстегиваешь мелкие пуговицы своего колета… Я завороженно наблюдаю, как из холодного, надменного, неприступного принца ты превращаешься в открытого и нежного мужчину. Без сковывающей одежды ты становишься прекрасен, как Аполлон. Твое дыхание, тепло твоего тела, его запах с едва слышным оттенком духов, скользящие складки простыней, дрожь первого прикосновения, поцелуй… Неужели раньше, в детстве, я сторонилась тебя, думала, что ты способен быть жестоким? Сейчас мне кажется, что это было не со мной. В твоих руках я словно в раю, ты угадываешь мои желания до того, как я успею их высказать, словно читаешь мои мысли. А я чувствую, чего ты хочешь. Теперь я знаю, какой ты на самом деле! Наши тела слились, наши души соприкоснулись, и больше мне ничего не нужно для счастья! Я так волновалась, когда ждала этого мига, – а теперь мне хочется только, чтобы он не заканчивался. Это не выразить словами, эти чувства не передать даже в самых прекрасных стихах. Их можно узнать лишь тогда, когда души коснется любовь. Не страсть, не жажда испытать незнакомые ощущения – а любовь…