Королева Маргарита
Шрифт:
«Я буду верна истинной вере и Святой Церкви, даже если все станут еретиками. Даже если вся Франция перейдет на сторону гугенотов, я останусь католичкой!» – твердо решаю я. Мое лицо горит, я в красках представляю себе страдания святых мучеников. Может быть, мне тоже выпадет такая судьба. Надо быть готовой к ней, надо выдержать. И пусть со мной делают что хотят – пытают, жгут, насмехаются надо мной. Я все вытерплю! Зато когда придет время предстать пред Господом, я буду чиста, и Он не осудит меня. Только бы хватило мужества! Только бы хватило сил сохранить верность Богу, пронести ее через всю жизнь, не расплескав!
Я шепчу молитвы и смотрю на небо, и
Повозка времени
Жизнь начинается не сразу. Сначала – нечто вроде подготовки к ней. Ты уже актер, ты знаешь свою роль, ты в костюме и гриме, но какое-то время стоишь за кулисами, ожидая своего выхода на сцену.
Так прошло мое детство. В нем не было поступков, о которых помнили бы другие, – была только моя собственная история: мечты, боль, счастье, книги, лошади, вольный ветер, замки, луна, звезды, сияющие облака, латынь, музыка, танцы… Раздумья, попытки понять, как устроен этот мир и какое место в нем занимаю я. Я жила безмятежно, с привычкой к душевному покою, не особенно задумываясь о будущем. Тогда еще не было причин о нем волноваться.
Предчувствие перемен возникло, когда мы отправились в большое путешествие по Франции. Это просто невероятно – два года странствий, вся Франция, весь мир! Мне скоро исполнится двенадцать лет.
Перед нашим отъездом матушка устроила в Фонтенбло великолепный праздник. Мы с братьями развлекались и даже играли на сцене.
Мы с Александром-Эдуардом очень любим театр и переодевания. Ему нравится выступать, это замечательно у него получается, и он, в отличие от меня, совершенно не смущается перед публикой. Моего волнения публика не замечает – я умею его скрывать. Но все равно перед каждым спектаклем я отчаянно волнуюсь. А мой брат чувствует себя на сцене свободно и раскованно, как будто никакой публики и нет. Да и просто так покривляться он тоже любит. Однажды он примерял костюмы для будущего спектакля и шутки ради оделся девушкой, накрасил губы, подвел глаза и брови – все как полагается. Девушка получилась премилая, кокетливая, с томными манерами. Матушка так хохотала!
Готовясь к спектаклю, я листала томик Лудовико Ариосто. А теперь, когда мы отправились в далекое путешествие по Франции, я часто вспоминаю одно место из его книги: там говорится, что мир – это сцена, на которой Фортуна разыгрывает свой спектакль, раздавая людям роли. Теперь наш двор представляется мне странным театром, в котором актеры забыли, что они актеры, но спектакль продолжается. Кто-то играет лучше, кто-то хуже, кто-то дополняет свою роль, кто-то забывает слова, но все участвуют в одной пьесе. Короли и подданные, заговорщики и судьи, палачи и жертвы – все мы сейчас едем в новые декорации, чтобы продолжить спектакль там. Как интересно! Вот забавно – многие из нас даже не догадываются об этом. Но это так, совершенно точно так, я чувствую.
Впрочем, несмотря на обилие развлечений и новых впечатлений, наша жизнь в путешествии предсказуема и даже однообразна: в каждом городе – торжественная встреча, скучная речь мэра, приемы, турниры, спектакли, балы… Мой брат король Карл обожает охоту и отдается ей при всяком возможном случае. Охотясь, он забывает обо всем на свете, даже о постылых государственных обязанностях. Александр-Эдуард становится все красивее, читает книги, но наибольшее внимание уделяет тому, чтобы развить у себя дипломатические способности и научиться
– Милый брат, вы же понимаете, что читать такие книги рискованно! Этим можно нанести непоправимый вред своей душе, – говорю я с укором.
– Я знаю ваше благочестие, моя сестрица Маргарита, – церемонно отвечает он и добавляет лукаво: – Но я бы на вашем месте чаще задумывался о сути веры, а не о форме.
– Месье, неужели вы полагаете, что католическая религия не отражает во всей полноте суть веры? – спрашиваю я с деланым беспокойством.
Он замечает, что я ему подыгрываю, и мгновенно меняет тему.
Мои воспоминания о путешествии – вереница ярких красок и разнообразных впечатлений, такая же длинная, как наша процессия. Атлас и бархат, кружево и золотое шитье, лучшие вина, тончайшие блюда, ароматные соусы… Брионьольские сливы, кавайонские дыни, белый мед из Лангедока, изюм и миндаль, пряности и душистые травы… Фонтенбло, Санс, Труа, Лион, Каркассон, Ла-Рошель, Анжер, Ланже… Яркое солнце, синее небо, леса, дороги, реки, замки и города… Все соединилось и слилось в разноцветном праздничном потоке. Время летит легко и беззаботно, как летний ветер, дни изящны и гармоничны, словно стихи Ронсара, и что-то сияющее манит и ждет впереди.
Впрочем, кое-что меня тревожит. Мы направляемся на юг, в Байонну. Матушка из политических соображений решила устроить мой брак с сыном испанского короля Филиппа II от первого брака доном Карлосом. Моя старшая сестра Елизавета замужем за Филиппом II, и мой союз с доном Карлосом кажется вполне логичным. Только про дона Карлоса ходят такие слухи, что мне не очень хочется идти за него замуж: говорят, он сутулый, не слишком хорошо соображает и вдобавок отличается на редкость злым нравом. Признаться, я удивлена, отчего матушка закрывает на это глаза, устраивая мой будущий брак. А может, это все сплетни… В любом случае замысел матушки выдать меня замуж я пока не воспринимаю всерьез. Я еще не представляю себя замужем. К тому же я давно поняла, что люди в мире делятся на тех, кто боится моей матушки и подчиняется ей, и на тех, кто сильнее ее и кого она сама побаивается. Таких тоже немало, и решение о браке своего ужасного дона Карлоса будут принимать прежде всего сами испанцы.
Так и вышло: первый министр Испании герцог Альба, для которого мнение моей матушки значит не намного больше, чем погода, из-за чего она его едва выносит, сообщил ей, что король Испании Филипп II не желает этого брака, да и вообще пока не намерен женить своего сына. Вот и славно. Моя старшая сестра Елизавета, жена Филиппа II, пожив в Испании, стала непохожа на себя – сделалась такой холодной и чопорной! Когда мы с Александром-Эдуардом поприветствовали ее, она даже не улыбнулась в ответ! Оказалось, что испанский этикет запрещает проявления родственных чувств.
На торжественных приемах я уныло думаю, не запрещает ли испанский этикет дышать и что было бы, если б запрещал. Впрочем, здесь и без этикета дышать нечем – просто невыносимая жара, многие придворные даже падают в обморок. Наверное, природа таким образом уравновешивает испанскую холодность.
Хотя испанцев, в отличие от нас, их погода и этикет вполне устраивают – стоит взглянуть хотя бы на его светлость герцога Альбу. Раньше я думала, что на свете нет никого надменнее и суровее господ Гизов, но по сравнению с первым министром Испании Гизы – само дружелюбие и легкомыслие.