Королева Марго
Шрифт:
— Мне думается, все идет хорошо, — сказал он себе.
Час спустя он услыхал шаги и увидал записку, вылезавшую из-под двери, но не видел, чья рука двигала ее; он глядел на нее в полной уверенности, что это послание передает тюремщик.
Вид этой записки пробудил в его душе надежду, проникнутую почти таким же горьким чувством, как разочарование: у него явилась мысль, что это пишет Маргарита, от которой он не имел никаких вестей после своего ареста. Ла Моль с трепетом схватил записку и, узнав почерк, от радости едва не умер.
«Мужайтесь, — говорилось в ней, — я хлопочу».
— О, если заботится она, — я спасен! — воскликнул Ла Моль, покрывая поцелуями бумагу, которой касалась милая рука.
Для того чтобы Ла Моль понял значение этой записки и поверил в то, что Коконнас назвал «незримыми щитами», нам надо вернуться в тот домик и в ту комнату, где столько сцен упоительного счастья, столько ароматов еще не испарившихся духов, столько чарующих воспоминаний стали теперь источником мучительной тоски, обуревавшей женщину, полулежавшую на бархатных подушках.
— Быть королевой, быть сильной, молодой, богатой, красивой — и так страдать! — восклицала женщина. — О, это нестерпимо!
От возбуждения она вставала, начинала ходить по комнате, вдруг останавливалась, прижималась горячим лбом к холодному мрамору, снова поднимала бледное заплаканное лицо, ломала руки и падала от изнеможения в кресло.
Вдруг портьера, отделявшая покои, выходившие в переулок Клош-Персе, от покоев, выходивших в переулок Тизон, приподнялась, шелковисто прошелестела по панели, и на пороге явилась герцогиня Неверская.
— О, наконец-то! — воскликнула Маргарита. — С каким нетерпением я ждала тебя! Ну? Какие новости?
— Плохие, плохие, милая подруга. Екатерина сама руководит следствием; она и сейчас в Венсенском замке.
— А Рене?
— Арестован.
— Прежде чем ты успела с ним поговорить?
— Да.
— А наши узники?
— О них я кое-что узнала.
— От тюремщика?
— Как всегда.
— И что же?
— Каждый день они говорят друг с другом. Позавчера их обыскали. Ла Моль разбил твой портрет, чтобы его не отдавать.
— Милый Ла Моль!
— Аннибал смеялся над инквизиторами прямо им в лицо.
— Какой хороший Аннибал! Дальше?
— Сегодня их допрашивали о бегстве короля, о планах восстания в Наварре, но они не сказали ничего.
— О, я знала, что они будут молчать; но и молчание и признание для них одинаково губительно.
— Да, но мы их спасем.
— Ты что-нибудь сделала для нашего предприятия?
— Со вчерашнего дня я только этим и занималась.
— И что же?
— Только что я заключила сделку с Болье. Ах, милая королева, что это за несговорчивый человек и какой скряга! Дело будет стоить жизни одному человеку и обойдется в триста тысяч экю.
— Ты говоришь — несговорчивый и скряга… А он требует всего одной человеческой жизни и триста тысяч экю… Да это даром!
— Даром?.. Триста тысяч экю? Да все твои и мои драгоценности этого не стоят.
— О! За этим дело не станет. Заплатит король Наваррский, заплатит герцог Алансонский, заплатит брат мой Карл или разве…
— Брось! Ты рассуждаешь, как безумная. Эти триста тысяч у меня есть.
— У тебя?
— Да, у меня.
— Где же ты их достала?
— Вот достала!
— Это тайна?
— Для всех, кроме тебя.
— О Боже мой! Не украла же ты их? — спросила Маргарита, улыбаясь сквозь слезы.
— Сейчас увидишь. Помнишь этого противного Нантуйе?
— Богача, ростовщика?
— Да, если хочешь.
— Дальше?
— Дальше то, что в один прекрасный день Нантуйе увидел одну даму, блондинку с зелеными глазами, в прическе, украшенной тремя рубинами — один на лбу, два у висков, что очень шло даме; не зная, что дама — герцогиня, этот ростовщик воскликнул: «За право поцеловать туда, где горят эти три рубина, я выращу на их месте три алмаза по сто тысяч экю каждый!».
— Дальше, Анриетта!
— Дальше, дорогая, алмазы выросли и… проданы!
— Ах, Анриетта, Анриетта! — пожурила Маргарита.
— Вот еще! — воскликнула герцогиня с наивным и в то же время величественным бесстыдством, характерным для женщин той эпохи. — Вот еще! Я же люблю Аннибала!
— Это верно, ты его любишь очень, и даже чересчур! — ответила Маргарита, улыбаясь и краснея, но все-таки пожала ей руку.
— И вот, — продолжала Анриетта, — благодаря нашим трем алмазам у нас есть триста тысяч экю и нужный человек.
— Человек? Какой человек?
— Ну, которого должны убить: ты забыла, что надо убить человека?
— И ты нашла такого человека?
— Конечно.
— За эту цену? — усмехнувшись, спросила Маргарита.
— За эту цену?! Да за такие деньги я нашла бы тысячу! — ответила Анриетта. — Нет-нет, всего за пятьсот экю.
— И ты отыскала человека, который за пятьсот экю согласился, чтобы его убили?
— Что поделаешь? Жить-то надо!
— Милый друг, я перестаю тебя понимать; наше положение позволяет терять время на разгадки твоих загадок. Говори яснее.
— Так слушай: тюремщик, которому поручен надзор за Ла Молем и Коконнасом, — бывший солдат и знает толк в ранах; он согласен помочь нам спасти наших друзей, но не хочет терять место. Умело нанесенный удар кинжалом устроит это дело; его вознаградим мы, да и государство выплатит ему вознаграждение за увечье. Таким образом этот милый человек загребет деньги обеими руками.
— Все это хорошо, — сказала Маргарита, — но ведь удар кинжалом…
— Не беспокойся! Аннибал сумеет это сделать.