Королева Марго
Шрифт:
Отворилась дверь. У пьемонтца было зрение рыси и чутье ищейки; он сразу почуял судей и разглядел в темноте силуэт какого-то человека с обнаженными руками, при виде которого у него на лбу выступил пот. Тем не менее он напустил на себя веселый вид, склонил голову немного налево, как предписывалось хорошим тоном тех времен, и, подбоченясь правой рукой, вошел в зал.
Кто-то отдернул занавес, и Коконнас действительно увидел судей и секретарей. В нескольких шагах от судей и повытчиков на скамейке сидел Ла Моль.
Коконнаса подвели к судьям. Он встал против них, с улыбкой кивнул головой Ла Молю и стал ждать вопросов.
— Как ваше имя? — спросил председатель суда.
— Марк-Аннибал де Коконнас, — ответил Коконнас с предельной любезностью, — граф Монпантье, Шено и других мест; но я думаю, что наши звания и общественное положение известны.
— Где вы родились?
— В Сен-Коломбане, близ Сузы.
— Сколько вам лет?
— Двадцать семь лет и три месяца.
— Хорошо, — сказал председатель.
«Похоже, это ему понравилось», — сказал про себя Коконнас.
Молча дождавшись, пока секретарь запишет ответы обвиняемого, председатель спросил:
— Теперь скажите, с какой целью вы оставили службу у герцога Алансонского?
— Чтобы быть вместе с графом де Ла Молем, вот с этим моим другом, который оставил у него службу за несколько дней до меня.
— Что вы делали на охоте, когда вас арестовали?
— Как — что?.. Охотился, — ответил Коконнас.
— Его величество король тоже был на этой охоте и там почувствовал первые приступы той болезни, которой он болен в настоящее время.
— Относительно этого я ничего не могу сказать, потому что был далеко от его величества. Я даже не знал, что он чем-то заболел.
Судьи переглянулись с недоверчивой усмешкой.
— A-а! Вы не знали?.. — подчеркнул председатель.
— Да, месье, я очень сожалею о болезни его величества. Хотя французский король и не является моим королем, но я чувствую к нему большую симпатию.
— В самом деле?
— Честное слово! Не то что к его брату, герцогу Алансонскому. Признаюсь, его я…
— Герцог Алансонский тут ни при чем, — перебил его председатель, — дело идет о его величестве…
— Я уже сказал вам, что я его покорнейший слуга, — ответил Коконнас с очаровательной развязностью, принимая небрежную позу.
— Если вы, как утверждаете, действительно слуга его величества, то не скажете ли суду, что вам известно о чародейской статуэтке?
— А! Вот оно что! Как видно, мы опять принимаемся за статуэтку?
— Да, месье, а вам это не нравится?
— Совсем напротив! Это мне более по вкусу. Спрашивайте.
— Почему эта статуэтка оказалась у господина де Ла Моля?
— У господина де Ла Моля? Вы хотите сказать: у Рене?
— Вы, значит, признаете, что она существует?
— Пусть мне ее покажут.
— Вот она. Это та самая, которая вам известна?
— И очень хорошо.
— Секретарь, запишите, — сказал председатель. — Обвиняемый признался, что видел эту статуэтку у господина де Ла Моля.
— Нет-нет, — возразил Коконнас, — давайте не путать! Видел у Рене.
— Пусть будет — у Рене. Когда?
— Единственный раз, когда я и граф де Ла Моль были у Рене.
— Вы, значит, признаете, что вместе с господином де Ла Молем были у Рене?
— Я этого никогда не скрывал.
— Секретарь, запишите: обвиняемый признался, что был у Рене с целью колдовства.
— Эй-эй! Потише, потише, господин председатель! Умерьте ваш пыл, будьте любезны, об этом я не говорил ни звука.
— Вы отрицаете, что были у Рене с целью колдовства?
— Отрицаю. Колдовство имело место случайно, без предварительного умысла.
— Но оно имело место?
— Я не могу отрицать того, что происходило нечто похожее на ворожбу.
— Секретарь, пишите: обвиняемый признался, что у Рене имела место ворожба против жизни короля.
— Как — против жизни короля? Это мерзкая ложь! Никогда никакой ворожбы против жизни короля не было!
— Вот видите, господа, — сказал Ла Моль.
— Молчать! — приказал председатель; затем, обернувшись к секретарю, продолжал: — Против жизни короля. Записали?
— Да нет же, нет, — возразил Коконнас. — Да и статуэтка изображает вовсе не мужчину, а женщину.
— Что я вам говорил, господа? — вмешался Ла Моль.
— Господин де Ла Моль, вы будете отвечать, когда вас спросят, — заметил ему председатель, — но не мешайте допросу других. Итак, вы утверждаете, что это женщина?
— Конечно, утверждаю.
— Почему же на ней корона и королевская мантия?
— Да очень просто, — отвечал Коконнас, — потому что она…
Ла Моль встал с места и приложил палец к губам.
«Верно, — подумал Коконнас. — Но что бы такое рассказать, что удовлетворило бы господ судей?»
— Вы продолжаете настаивать, что эта статуэтка изображает женщину?
— Да, разумеется, настаиваю.
— Но отказываетесь говорить, кто эта женщина.
— Это моя соотечественница, — вмешался Ла Моль, — которую я любил и хотел, чтобы и она меня полюбила.
— Допрашивают не вас, господин де Ла Моль, — воскликнул председатель. — Молчите, или вам заткнут рот.
— Заткнут рот?! — воскликнул Коконнас. — Как вы сказали, господин судья? Заткнут рот моему другу?.. Дворянину? Ну-ка!..