Королева Марго
Шрифт:
— Введите Рене, — распорядился главный прокурор Лагель.
— Да-да, введите Рене, — сказал Коконнас, — посмотрим, кто будет прав: вы трос или мы двое…
Рене вошел, бледный, постаревший, почти неузнаваемый, согбенный под гнетом преступления, которое он собирался совершить, — еще более тяжкого, чем совершенные им раньше.
— Мэтр Рене, — спросил председатель, — узнаете ли вы вот этих двух обвиняемых?
— Да, месье, — ответил Рене голосом, выдававшим сильное волнение.
— Где вы их видели?
— В разных местах, в том числе и у меня.
— Сколько раз они у вас были?
— Один раз.
По мере того как Рене говорил, лицо Коконнаса все больше прояснялось; лицо Ла Моля, наоборот, оставалось строгим, как будто он предчувствовал дальнейшее.
— По какому поводу они были у вас?
Рене, казалось, поколебался одно мгновение.
— Чтобы заказать восковую фигурку, — ответил он.
— Простите, простите, мэтр Рене, — вмешался Коконнас, — вы ошибаетесь.
— Молчать! — сказал председатель; затем, обращаясь к Рене, спросил: — Эта фигурка изображает мужчину или женщину?
— Мужчину, — ответил Рене.
Коконнас подскочил, как от электрического разряда.
— Мужчину?! — вскричал он.
— Мужчину, — повторил Рене, но таким слабым голосом, что даже председатель едва расслышал его ответ.
— А почему у статуэтки на плечах мантия, а на голове корона?
— Потому что статуэтка изображает короля.
— Подлый лжец! — воскликнул Коконнас в бешенстве.
— Молчи, молчи, Коконнас, — прервал его Ла Моль, — пусть говорит: каждый волен губить свою душу.
— Но не тело других, дьявольщина! — возразил Коконнас.
— А что обозначает стальная иголка в сердце статуэтки и буква «М» на бумажном флажке? — спросил председатель.
— Иголка уподобляется шпаге или кинжалу, буква «М» обозначает «смерть».
Коконнас хотел броситься на Рене и задушить его, но четыре конвойных удержали пьемонтца.
— Хорошо, — сказал прокурор Лагель, — для суда достаточно этих сведений. Отведите узников в камеры ожидания.
— Нельзя же слушать такие обвинения и не протестовать! — воскликнул Коконнас.
— Протестуйте, месье, никто вам не мешает. Конвойные, вы слышали?
Конвойные навалились на обвиняемых и вывели их — Ла Моля в одну дверь, Коконнаса — в другую.
Затем прокурор поманил рукой человека, которого Коконнас заметил в темной глубине зала, и сказал ему:
— Не уходите, мэтр, у вас будет работа в эту ночь.
— С кого начать, месье? — спросил человек, почтительно снимая колпак.
— С этого, — сказал председатель, показывая на Ла Моля, удалявшегося в сопровождении двух конвойных. Затем председатель подошел к Рене, который с трепетом ожидал, что его опять отведут в Шатле, куда он был заключен.
— Прекрасно, месье, — сказал ему председатель, — будьте покойны — ее величество королева и его величество король будут поставлены в известность о том, что раскрытием истины в этом деле они обязаны только вам.
VIII
ИСПАНСКИЕ САПОГИ
Когда Коконнаса отвели в другую камеру, замкнули за ним дверь и он оказался наедине с самим собой, то воодушевление, которое поддерживалось в нем борьбой с судьями и злостью на Рене, сразу исчезло, и грустные мысли стали тесниться в его голове.
«Мне думается, — говорил он сам с собой, — все оборачивается самым скверным образом, сейчас бы самое время побывать в часовне. Того гляди, приговорят нас к смерти; а то, что они сейчас выносят нам смертный приговор, не подлежит сомнению. Побаиваюсь я этих смертных приговоров при закрытых дверях в крепости, да еще со стороны таких противных рож, как те, что сидели перед нами. Они серьезно намерены отрубить нам головы… Гм-гм!.. Я возвращаюсь к своей прежней мысли — пора идти в часовню».
За тихим разговором с самим собой наступила гробовая тишина, как вдруг ее прорезал жалобный, глухой, тягучий крик, совершенно непохожий на человеческий; казалось, он пробился сквозь толщу каменной стены и прозвенел в железных прутьях ее решеток. Коконнас невольно вздрогнул, несмотря на то, что мужество у подобных храбрецов — чувство врожденное, как инстинкт у хищников; он замер в том положении, в каком его застал этот страшный вопль; сомневаясь, может ли так кричать человек, Коконнас приписывал его и вою ветра, пронесшегося в деревьях, и одному из разнообразных ночных звуков, гуляющих в пространстве между неведомыми мирами, среди которых вертится и наша планета. Но вот донесся новый вопль — сильнее, жалостнее первого; и на этот раз Коконнас не только ясно различил в нем человеческий крик боли, но, как ему показалось, узнал голос Ла Моля.
При звуке его голоса Коконнас забыл о том, что сидит за двумя дверьми, за тремя решетками и за стеной в двенадцать футов толщиной; он ринулся всем телом на стену, как будто собираясь повалить ее и броситься на помощь с криком: «Кого здесь режут?», но, ударившись об эту преграду, Коконнас отлетел к каменной скамье и рухнул на нее.
— О-о! Его убили! Это чудовищно! А здесь нечем и защищаться… никакого оружия!
Он стал шарить вокруг себя руками.
— Ага! Вот железное кольцо! — воскликнул он. — Вырву его — и горе тому, кто подойдет ко мне!
Коконнас встал, ухватился за кольцо и первым же рывком настолько расшатал его, что, казалось, еще два таких усилия — и кольцо выскочит из стены.
Вдруг дверь отворилась, свет двух факелов ворвался в камеру, и тот же картавый голос, который еще наверху так не понравился Коконнасу, да и, спустившись ниже на три этажа, не стал, по мнению пьемонтца, приятнее, — голос этот произнес:
— Идемте, месье, вас ожидает суд.
— Хорошо, — ответил Коконнас, выпустив из рук кольцо. — Я сейчас выслушаю приговор, не так ли?
— Да, месье.
— Уф, стало легче! Идем.
Коконнас последовал за приставом, который пошел вперед ковыляющей походкой, держа в руках черный жезл.
Хотя Коконнас в первую минуту и выразил удовольствие, он все же с беспокойством поглядывал вперед, назад и по сторонам.
«Эх! Что-то не видать моего почтенного тюремщика! — говорил себе Коконнас. — Признаться, очень неприятно, что его нет».
Все шествие проследовало в зал, откуда только что вышли судьи, кроме одного — оставшегося у стола. Коконнас сразу узнал в нем главного прокурора, который во время допроса неоднократно выступал, и всякий раз с явной неприязнью к подсудимым. Именно ему Екатерина поручала ведение процесса.