Королева Марго
Шрифт:
— Мне будет жаль, что мы не сможем взять с собой этого почтенного тюремщика, вместо того чтобы его…
— Да он и сам не захочет, — возразил Коконнас, — он слишком много потеряет: подумай, пятьсот экю от нас да вознаграждение от властей, а может быть, и повышение по службе. Как этот молодец будет хорошо жить, когда я его убью! Но что с тобой?
— Так… ничего… У меня мелькнула одна мысль.
— Видно, не очень веселая, то-то ты побледнел?
— Я спрашиваю себя: а зачем нас поведут в часовню?
— Как зачем? Для причастия, — ответил Коконнас. — Думаю, что так.
— Нет, — сказал Ла Моль, — в часовню водят только осужденных на смерть или после пытки.
— Ого! Это стоит разузнать, — ответил Коконнас, тоже побледнев. — Спросим доброго человека, которого мне придется потрошить. Эй, друг! Ключарь!
— Вы меня звали, месье? — спросил тюремщик, карауливший на верхних ступенях лестницы.
— Да, поди сюда.
— Слушаю, месье.
— Условлено, что мы бежим из часовни, так ведь?
— Тсс! — произнес ключарь, с ужасом оглядываясь.
— Будь покоен, нас никто не слышит.
— Да, месье, из часовни.
— Значит, нас поведут в часовню?
— Конечно, таков обычай.
— Так это обычай?
— Да, после вынесения смертного приговора осужденным накануне казни полагается провести ночь в часовне.
Коконнас и Ла Моль вздрогнули и переглянулись.
— Вы полагаете, что нас осудят на смерть? — спросил Ла Моль.
— Непременно… да вы и сами так думаете.
— Почему же?
— Конечно… если бы вы думали иначе, вы бы не стали подготовлять себе бегство.
— А знаешь, он рассуждает очень здраво, — заметил Коконнас.
— Да… по крайней мере, теперь я знаю, что мы играем в опасную игру, — ответил Ла Моль.
— А я-то, — сказал тюремщик, — думаете, не рискую? Вдруг месье от волнения ошибется и ударит не в тот бок!..
— Э, дьявольщина! Я бы хотел быть на твоем месте, — возразил Коконнас, — чтобы иметь дело только с этой рукой и только с тем железом, которым я тебя коснусь.
— Смертный приговор! — тихо произнес Ла Моль. — Нет, это невозможно!
— Невозможно? Почему же? — простодушно спросил тюремщик.
— Тсс! — произнес Коконнас. — Мне показалось, что внизу отворили дверь.
— Верно, — заволновавшись, подтвердил тюремщик. — По камерам, господа, скорее!
— А когда, вы думаете, нам вынесут приговор? — спросил Ла Моль.
— Самое позднее — завтра. Но не беспокойтесь: тех, кого надо, предупредят.
— Тогда обнимем друг друга и простимся с этими стенами.
Друзья горячо обнялись и вернулись в свои камеры: Ла Моль — вздыхая, Коконнас — что-то напевая.
До семи вечера ничего нового не произошло. На Венсенскую башню надвинулась темная, дождливая ночь — самая подходящая для бегства. Коконнасу принесли ужин, и он поужинал с аппетитом, предвкушая удовольствие вымокнуть на дожде, хлеставшем по стенам замка. Он уже готовился заснуть под глухой, однообразный шум ветра, к которому не раз прислушивался с неведомым до тюрьмы тоскливым чувством, но теперь ему показалось, что ветер как-то необычно стал поддувать под двери, да и печь тоже гудела с большей яростью, чем обычно: так бывало каждый раз, когда открывали верхние камеры, а в особенности — камеру напротив. По этому признаку Коконнас всегда знал, что тюремщик выходит от Ла Моля и сейчас зайдет к нему.
На этот раз, однако, Аннибал тщетно вытягивал шею и напрягал слух. Время шло, никто к нему не приходил.
«Странно, — рассуждал Коконнас, — у Ла Моля отворили дверь, а у меня нет. Быть может, его вызвали на допрос? Или он заболел? Что бы это значило?»
Для узника все может стать поводом к радости, к надежде, но также и к подозрению, к тревоге.
Прошло полчаса, час, полтора. Коконнас с досады начал засыпать, как вдруг услыхал лязг ключа в замочной скважине и вскочил с постели.
«Эге! Неужели пришел час освобождения и нас отведут в часовню без приговора? — подумал он. — Дьявольщина! Какое наслаждение бежать в такую ночь, когда ни зги не видно: лишь бы лошади хорошо видели».
Он было собрался расспросить обо всем тюремщика, но увидел, что тот приложил палец к губам и весьма красноречиво скосил глаза. Действительно, за его спиной слышался шорох и виднелись тени. Наконец он разглядел в темноте две каски благодаря тому, что свет дымной свечи заиграл на них золотистым бликом.
— Ого! К чему бы эта свита? — шепотом спросил он. — Куда мы идем?
Тюремщик ответил только вздохом, очень похожим на стон.
— Дьявольщина! Что за несносная жизнь! Все время какие-то крайности, никакой определенности, то барахтаешься в воде на глубине ста футов, то летаешь над облаками! Слушайте, куда мы идем?
— Месье, следуйте за алебардщиками, — сказал картавый голос, доказавший Коконнасу, что замеченных им солдат сопровождал судебный пристав.
— А граф де Ла Моль? — спросил Коконнас. — Где он? Что с ним?
— Следуйте за алебардщиками, — повторил тот же картавый голос.
Надо было повиноваться. Коконнас вышел из своей камеры и увидел человека в черном, обладателя неприятного голоса. Это был пристав, маленький горбун. Вероятно, он пошел по судейской части, чтобы под длинным черным одеянием скрыть другой свой недостаток: одна нога у него была короче другой.
Пьемонтец стал медленно спускаться по винтовой лестнице. Во втором этаже конвой остановился.
— Спуститься-то спустились, но не настолько, насколько нужно, — прошептал Коконнас.