Королевская канарейка
Шрифт:
— Только поцелуи, — и начал целовать в шею, потом вернулся к губам и заново начал этот танец — с медленным открыванием; сначала ласковым, потом страстным исследованием линий рта изнутри — и всё более жадными непристойными ударами языка, стремящегося достать всё глубже, входящего в ритм, с которым пульсировал его член, прижатый к моему бедру. Я могла только извиваться и всхлипывать, и неожиданно для себя забилась в конвульсиях оргазма. Вот как… оказывается, это бывает от поцелуя. В момент, когда он дал вздохнуть, почувствовала, что ноги не держат, и начала опускаться по стенке.
Принц огляделся
— Если я лягу с тобой, то не удержусь и возьму, — и, подойдя к стулу, сел на него. — Пожалуйста, сядь на меня, — не понимая, чего он хочет, подошла к стулу и моментально оказалась с задранными юбками, оседлавшей сидящего эльфа, шепчущего:
— Поцелуй меня сама, как хочешь, — и нежно прижимающегося грудью.
Накрыла его губы своими, почувствовала его рот изнутри; решив попотчевать врача его же лекарством, осторожно обхватила его язык губами и сделала движение вверх-вниз. И внезапно оказалась оторванной в разгар поцелуя.
— Всё. Если ты не хочешь быть изнасилованной, уходи. Я не могу больше. Слишком голоден. Надеялся, что утолю желание поцелуями, но только распаляюсь и скоро перестану себя контролировать, — резко впился в губы, и тут же, застонав, оторвался.
Посмотрев на эльфа, поняла, что он действительно скоро обезумеет. Что ж, хорошенького понемножку, главное вовремя остановиться, и тут я осталась собой довольна, и рыбку, так сказать, съев, и… гм… невинность соблюдя)
Не знаю, как принцу, а мне в ту ночь спалось чудесно, как никогда в жизни.
13. Алое на белом
Пользуясь случаем, передаю привет Шекспиру))
'Что будет с ними, с их душой и телом?
О, совершенство алого на белом!
Как нежен, как немыслимо раним
Сегодня образ твой!
Что будет с ним?'
Разбудил звук, опознанный мной, как рёв рога. Очень далеко, на поверхности, но пещеры почему-то этот звук проводили легко. Ощущалось, как звук, как гудение горы, как зов, очень внятный чему-то во мне. Овладело беспокойство и понимание, что всё.
Всё, что можно было пережить здесь — пережито; все удовольствия и печали случились. Пора уходить. Прибыла моя свита, про которую упоминал Ганконер. Ум протестовал: вьюга, холод, горы засыпаны снегом — мы здесь надолго; но интуиция говорила иное.
Не удивилась, когда вошёл Леголас. Встретившись взглядом, поприветствовал улыбкой, внимательно всмотрелся: не знаю, что он увидел своими эльфийскими глазами в этом свете, который был скорее полутьмой, а мне показалось, что под глазами у него залегли тени. Устыдилась, подумав, что не знаю ведь, сколько себя он отдал вчера лошади. Ну, да что сделано, то сделано. А Репка не хромает теперь.
На вопрос, не помочь ли с одеванием, смущённо покачала головой. Я сама способна одеться, хоть и не так быстро; даже корсаж зашнуровывается спереди. Может, мы и поспешаем, но не хочу помощи. Стесняюсь. Эльф спокойно отвернулся, но спина была… гм… неспокойная. И молчал, что подчёркивало напряжение, которое повисло между нами. Одевалась и ловила себя на ощущении, что смущаюсь даже шуршания одежды, по которому вполне и без проблем представляется процесс одевания. Глупо, конечно: видел он меня
А падать в его объятия не очень хочется. Что этот мир знает о предохранении? Если я забеременею — что будет с моим ребёнком? Дадут мне родить или убьют вместе с ним? Какова судьба полукровки, примут ли его эльфы? И, в любом случае, если это произойдёт, жизнь полностью изменится. Я не отдам её без сопротивления, как предполагаю сделать сейчас: ни на какое сотрудничество тогда эльфы рассчитывать не смогут. Буду пытаться сбежать, не думая о последствиях; буду готова на всё, чтобы у ребёнка была жизнь. Нормальная.
Оно конечно, у меня и недомоганий-то женских не было с момента попадания в этот мир, что вполне понятно: если женщина быстро теряет более пятнадцати процентов веса и постоянно находится в стрессе, месячные пропадают. Я такое как-то переживала, когда голодала в студенчестве. И забеременеть мне не так просто — не смогла же в замужестве. Но кто знает: такие вещи непредсказуемы, и как любовь господь дарует во время войны, так и беременность может случиться. Как к этому отнесётся эльф — не знаю; вообще ничего о нём не знаю. Кроме того, что он чудовище, выглядящее лучезарным принцем, да) То, что он испытывает влечение ко мне — очевидно, но точно так же он может верить, что, убив меня в соответствии с неким ритуалом, дарит мне лучший из возможных подарков. Задумалась, шнуруя корсаж, и не заметила, как он повернулся и подошёл:
— Не бойся, Блодьювидд, тебе понравятся священные рощи и мой народ. Отец будет счастлив, что я привёз тебя, всё будет хорошо, — нежно запустил пальцы в мои волосы, потянул, чтобы встретиться взглядом, и улыбнулся так, что на душе посветлело.
Улыбнулась в ответ, покивала. Борясь с желанием тянуться за ласковой рукой, отстранила немного эльфа и поползла напоследок насладиться гномьими удобствами. И помыться. Кстати, никакого аналога зубных щёток пока тут не видела: зубы просто мыть приходилось. Намывая их, вздохнула, что юбки и панталоны щикарные остаются тут; опять в штанах без ничего путешествовать. Надеюсь, месячные не случатся в пути. Но, конечно, для путешествия эльфийская одежда гораздо лучше и удобнее, и тепло в ней, хоть и тонкая. Удивительно, как в ней комфортно в любую погоду. В человеческом мире я только раз с подобным столкнулась.
Подыскивая себе в инетике пальтишко, натолкнулась на фирму, торгующую пальто из альпаки за совершенно безумные деньги: они стоили раз в десять дороже таких же из других тканей. Скорее бескорыстное графоманское любопытство погнало меня посмотреть на них вживую, чем что-либо ещё. Тут я уподобилась Антону Павловичу Чехову, которому, как писателю, тоже много до чего было дело: увидел он в газете крымской объявление о продаже обычного домика за огромные деньги, и стало ему интересно, что там за персонаж такой, объявление-то это дал. И, рассказав всем домашним, что нашёл дивного дурака, с которым идёт знакомиться, ушёл. Вернулся с покупочкой. Домик был обычный, но в окно заглядывало море. Отдал, сколько просили, и радовался. Домик, кстати, сейчас музей его.