Королевский штандарт
Шрифт:
– Я говорю тебе, Джерд, за мной пристально следят.
– Алоис, о чем ты говоришь, кто будет за тобой следить?
– Они узнали обо всем, и послали воинов.
– Успокойся, расскажи все внятнее.
– Вчера я вышел из гостиницы, чтобы отправится к тебе, но увидел человека на коне, он достал пистолет и начал целиться в меня. Я вбежал в двери гостиницы, он не успел выстрелить.
– Ты запомнил его?
– Он был в маске, я не видел его лица.
– Что ж, я со всем разберусь, а теперь иди и делай, что должен.
Аллегро спрятался за рядом стоящим углом здания, из-за дверей вышел все тот
Гофман же уже выехал из Берлина и направлялся в Петербург, и казалось бы, его миссия была успешно выполнена, но Бисмарк понимал, что сейчас рядом с Александром нужно держать своего человека, и Кристиан хорошо подходил для этой роли. Кстати говоря, Гофман сам подсказал министру об этом, ведь ему нужно было вернуться в Россию для исполнения желания помочь девушке, которая так понравилась ему, к тому же Александр ждал его, а он не мог подвести надеющихся на него. Он хотел посоветоваться с Иваном, надеясь, что тот подскажет ему с чего начать, а, возможно, и сможет чем-либо помочь. В отношениях с Лапоуховым он нисколько не лицемерил, он искренне полюбил его суть, его характер. Ему не хватало друга в этой чужой стране, ведь тут все было совсем никак в Пруссии.
И сейчас, проезжая Кёнигсберг он думал о дальнейшей жизни в России, о том, с чего он начнет поиски отца девушки, но более всего он думал о самой Анне.
Она буквально связала его своей сетью и не отпускала ни на миг. Ее образ постоянно витал перед глазами Гофмана: он помнил каждый сантиметр ее лица, и тот аромат, который ощущал каждый раз, когда встречался с ней.
В Пруссии у Кристиана была всего одна дама сердца, роман с которой закончился так же бесславно, как закончилась для России Семилетняя война.
Ее звали Эльза, они встретились, когда Гофман после тяжелого дня вышел на прогулку, и совершенно случайно встретил ее. Она обронила белый платочек, а он, догнав ее, вручил его ей. Они разговорились и неожиданно стали осознавать, что встреча была не случайной, ведь выйди он парой минут позднее, и уже никогда бы им, наверное, не встретиться. Через три месяца Кристиан возненавидит тот день, возненавидит тот платочек, который подтолкнул его к Эльзе.
Их роман цвел так, как цветут полевые цветы, и благоухал, как не благоухает ни один из них. Казалось бы, на том и закончилась бы эта история.
Одним из летних вечеров Гофман сидел за столом, склонившись над книгой Гете, рядом мирно полыхала свеча. В одно из мгновений к нему, в открытое окно, прилетел камень с привязанной к нему запиской. Выглянув, он увидел быстро удаляющийся женский силуэт. Развернув записку, он прочел:
«Дорогой Кристиан, мне больно писать эти слова, но я не могу сказать их лично. Я хочу завершить наш роман, и эта записка, его эпилог. Я долго плакала, когда принимала это решение, и поверь – мне от этого тягостно и больно, но оно принято исключительно мной, прощай». И снизу подпись: «Когда-то твоя Эльза».
Кристиан был убит большим количеством упражнений по рукопашному бою и битв на мечах, которыми нагружал себя со следующего дня.
Он был не из тех, кто, узнав о подобном, срывался с места, и, пришпорив коня, скакал в другой город, или другую страну. Нет, он был другим, но совсем не бесчувственным.
Дабы оградиться от томных, терзающих мыслей он днями и ночами пропадал в своем тренировочном лагере, изнемогая до семи потов. Так он справлялся со всеми потрясениями, которые происходили с ним, но более всего его подорвало следующее:
Когда он снова увидел ее, она шла так же улыбаясь, все в том же платье, которое было на ней в миг их первый встречи, но только теперь с ней говорил другой. Это был сутулый придворный короля. Он знал его, знал характер, знал душу. Самое привлекательное в нем было то, что он находился при дворе, гораздо ближе, чем сам Гофман.
И, если бы он не знал об этом, то, конечно же, простил бы ее за все: за то, что не сказала свои слова в глаза, за то, что трусливо убежала тем вечером, но измена была единственным, чего не мог простить Кристиан. Однако он был человеком чести, навсегда оставив ее, Гофман более не замечал появления девушки. На ее приветствия, которых становилось все больше, при встречах на улице, он отвечал молчанием, и значительно прибавлял шаг. Кристиан понимал, что возможно, то, что он делает – не правильно, но таковой была его природа. Таковым был Гофман.
Глава 6
По прошествии трех недель Александр узнал о покушении на наместника государственного совета, своего брата Константина Николаевича Романова. Человек настроенный либерально, был ненавидим большинством придворных, но Александр питал к нему особую братскую любовь. Именно Константин направил его в правильное русло, когда император колебался в создании манифеста об отмене крепостного права. Многие законы не обошлись без его вклада, и Россия многим была обязана ему, хотя за то его и ненавидели.
От Кристиана не было вестей, но к этому времени пришло письмо от Лапоухова. Александр сел в свое кресло, надел пенсне и с волнением начал читать.
«Отец и свет русской земли, аз прибыл в полк свой и со всеми солдатами знакомился. Все в них мне нравится, да только одно плохо: что бы не делали – хоть ружья чистят, хоть кашу варят – все в разговоре своем матерные слова роняют. Я хоть человек не ворчливый, да не терплю матерных слов, ведь слова сии хула на Божию Матерь, от того и не дает она нам победы, паче мы гневим Ее днем и нощью. Покуда не хулу, а молитву творить будем, тогда она нам помощь и пошлет. Так своим ребятушкам и говорю. И слов сих меньше стало, стараются родные. В остальном все, слава Богу, надеемся к июню следующего лета вернуться домой. Верный Ваш подданный. Иван Лапоухов.»
***
Еще через пять дней в Петербург вернулся Кристиан. Не медля, он направился во дворец. Александр был рад его возвращению. Гофман рассказал императору о согласии короля Вильгельма помочь России, и о том, что канцлер Бисмарк будет лично следить за прусскими действиями, но условие Пруссии будет заключаться в том, что она вступит в игру лишь после начала самого восстания. Александру это условие не противило, он поблагодарил Кристиана и пригласил на царский ужин, Гофман вежливо отказался.