Королевское зерцало
Шрифт:
— Во всяком случае, спасение моей души зависит не от архиепископа Гамбургского и Бременского, — ответил он. — Эти епископы на Западе преувеличивают свое могущество, и больше всех Адальберт. Если захочу, я могу пригласить епископов из Царьграда.
Про торговый посад Осло он сказал, что построил его в противовес Нидаросу. А не то Нидарос может стать слишком сильным.
Я услыхала много рассказов и о жизни при дворе конунга Харальда. Он явно подражал иноземным правителям: установил придворные ритуалы, держал шутов, подобно
Некоторые из этих песней, лучшие, по его мнению, он мне исполнил. А в искусстве скальдов Харальд знал толк. Вряд ли кто-нибудь из окружавших его скальдов мог с ним сравниться.
Где бы ни появлялся Харальд — в том числе и на Сэле, — он приносил с собой оживление и смех. Но, к моему удивлению, он не приносил с собой на Сэлу тревогу и беспокойство — его посещения не смущали мою душу.
Когда Харальд был рядом, во мне просыпалось желание, но я давно привыкла жить и с этим желанием, и с тоской по Харальду. Они подступали и тогда, когда он был далеко, их могла пробудить случайная мысль, слово.
Но с годами пришли и другие чувства — дружба и новая, неведомая прежде нежность. И с ними — покой.
Я считала, что знаю Харальда. Мне были известны все его недостатки, он уже ничем не мог разочаровать меня. Однако теперь я узнала и собственные недостатки. Я была рада, что Бог завещал нам прощать, а не судить друг друга. Я восприняла как дар, что могу прощать Харальду, принимать его таким, каков он есть.
Я не питала надежд, что наши отношения когда-нибудь переменятся. Мне казалось, что для этого он слишком упрям. Да и я тоже не могла уступить ему.
К тому же я не была уверена, что хочу перемен. После первых тяжелых лет мне было хорошо на Сэле.
Однажды я сказала Харальду, что люблю его, и он время от времени напоминал мне об этом, особенно если я осуждала его поступки.
— Я не верю тебе, — сказал он как-то. — Ты часто упрекаешь меня за то, что я предал разных людей. Я дал тебе столько поводов для неприязни ко мне. Как же ты можешь любить меня?
И тогда я решила объяснить ему, что было в моей душе раньше и что теперь. Не знаю, какая сила заставила меня — видно, все то же мое неуемное правдолюбие; однажды оно заставило меня обвинить Харальда в убийстве Магнуса.
Я рассказала ему все о своей жизни на Сэле в первый год и о людях, которые помогали мне. Я призналась, что тосковала по нему и тоскую до сих пор. Сказала, что знаю его со всеми его пороками: вероломством, мелочностью, мстительностью. Но за минувшие годы я поняла, что и сама небезупречна. Мне надо бороться с собственным несовершенством, и я не вправе быть ему судьей. Как могла, я объяснила ему, что люблю его, несмотря ни на что, люблю как мужчину, супруга и человека.
Но при этом я сказала, что мне понравилось жить на Сэле и я желала бы здесь остаться, он ошибется, если подумает, что я прошу его забрать меня с собой.
Просто мне хотелось раз и навсегда ответить на все его вопросы.
Харальд выслушал меня молча. Я ждала насмешек, язвительных замечаний, но их не последовало.
Он только сказал очень тихо:
— Елизавета, мне кажется, тебе пришло время вернуться домой. Я отошлю Тору.
— Ты смеешься надо мной!
— Нет, не смеюсь, — серьезно сказал он.
— Даже если и так, едва ли я гожусь в королевы при твоем пышном дворе. — И я показала ему свои натруженные руки.
Мне вдруг стало страшно.
— Оставь меня здесь, Харальд! — взмолилась я. — Я дорого заплатила за свой душевный покой. Ты говоришь, что хочешь вернуть меня домой. Но теперь мой дом — Сэла.
Некоторое время он молча смотрел на меня.
— А когда-то ты говорила, что твой дом там, где я. И в горе, и в радости. Помнишь?
Я кивнула:
— Мы тогда только приехали в Норвегию, у нас не было дома, и мы кочевали по всей стране..
— Я всегда помнил твои слова. А ты о них не забыла? — Я уже давным-давно не видела у Харальда таких глаз — они излучали тепло.
Он взял меня за руку, и во мне вспыхнуло желание — словно огонь коснулся хвороста.
Я опустила глаза. Опасалась, что взгляд выдаст меня.
— Почему ты не смотришь на меня? Боишься?
— Харальд! — взмолилась я снова. — Не нарушай мой покой!
— Не стану неволить тебя, — сказал он. — Но подумай хорошенько. Я вернусь, как только смогу.
Одно ты должна знать, — прибавил он после недолгого размышления:— Все эти четыре года, что меня здесь не было, я пытался забыть тебя. Но мне это не удалось.
Он уехал, это было весной перед его большим походом на Данию и победой над Свейном в битве у реки Ниц.
Я узнала, что он взял с собой в поход Тору, и выбросила из головы его слова. Решила больше не думать об этом и рада была вернуться к привычной жизни.
А Харальд — видно, чувства его хватило ненадолго: стоило ему уехать, и они потеряли над ним власть.
Я даже не знала, вернулся ли он из Дании, когда к Сэле неожиданно подошел корабль конунга, это было в день Михаила Архангела.
Я сразу поняла, кому принадлежит корабль. Таких больших кораблей я еще не видела, голова дракона сверкала золотом.
Бросив якорь недалеко от берега, корабль закачался на волнах. Харальд добрался до суши на лодке и один пришел ко мне.
— Я отослал Тору, — сказал он, как только поздоровался.
— Навсегда? — невольно вырвалось у меня.
— Я знаю, что тебе трудно верить мне, — ответил он. — Но у меня на борту есть священник. Если хочешь, я позову его и своих самых знатных мужей и в их присутствии на раке святой Суннивы дам клятву, что ты, и только ты, моя жена. Поедешь тогда со мной?