Королевское зерцало
Шрифт:
Время от времени Эллисив встречалась с Олавом, но наедине они больше не разговаривали.
Он приходил с Ингигерд и Скули и вел себя так, будто оба они его дети. Постепенно Скули начал чувствовать себя у Эллисив как дома, случалось, он приходил и один, чтобы поболтать.
Однажды Олав привел с собой ярлов, Эрленда и Паля. Эллисив поняла, что он подружился с ними. И наверняка рассказал им о своем разговоре с епископом Торольвом.
На Пасху ярлы устроили застолье. К удивлению Эллисив, ее посадили на почетное место среди женщин. Она и не думала, что ей когда-нибудь суждено снова сидеть на этом месте.
На третий день Пасхи пришел Олав, на этот раз один.
С порога он подошел прямо к Эллисив и сел на пол у ее ног.
— У тебя есть сын, — сказал он. — И зовут его Олав.
— А у тебя есть мать, ее зовут Тора, — возразила Эллисив. — Ее ты и должен почитать, как положено сыну.
— Меня не стало бы уже минувшей осенью, если бы не ты. Тогда и ей мало было бы от меня проку. К тому же у нее есть Магнус. А тебя защищать некому.
— Но ведь ты меня почти не знаешь. Мне иной раз кажется, что ты слишком хорошо обо мне думаешь.
Олав засмеялся.
— Эта опасность меня не страшит. — Он поднялся с пола, мимоходом обнял ее и сел на свое обычное место. — А не выпить ли нам с тобою пива?
Эллисив принесла пиво, и они оба приложились к чаше.
— Ты сказал епископу, что позаботишься о моем будущем.
Олав кинул.
— И позабочусь.
— Тогда знай: я не буду для тебя слишком большой обузой. Твой отец оставил у меня часть своего добра — по ценности оно почти не уступает моему приданному и свадебным дарам.
Олав опять засмеялся.
— Я тоже не нищий, — сказал он. — Отец и с собой взял немало сокровищ, он припрятал их на борту корабля. Конунг Харальд не любил расставаться со своим золотом. Надеюсь, я не унаследовал эту его страсть.
Ты вот помянула будущее. А ведь я уже размышлял, не заняться ли мне торговлей. Как тебе кажется, получится из меня купец, чтобы торговать в Гардарики?
Эллисив погрузилась в раздумье. Вернуться в Киев с сыном Харальда? Такая мысль не приходила ей в голову. Хотя почему бы и нет? Даже если между ее родичами кипят распри. Только нужно все хорошенько обдумать.
— Харальда тоже тянуло к торговле, — сказала она. — Но сперва он хотел завоевать полмира, чтобы вся торговля между странами была у него в руках.
— Ну, я так высоко не заношусь. Я уже видел, к чему это приводит.
— А подумать насчет Гардарики стоит, — сказала она.
— Поговорим об этом в другой раз. — Олав улыбнулся. — А сейчас мне хочется вернуться на Сэлу.
И Эллисив начала рассказывать.
Прошло целых четыре года, прежде чем я снова увидела Харальда.
Зато ко мне приезжал Халльдор, и не один раз. От него я узнавала о событиях, происходивших далеко от Сэлы.
Например, он рассказал мне, что Харальд убил Эйнара Брюхотряса и его сына Эйндриди.
Халльдор не испытывал жалости к Эйнару.
— Эйнар получил по заслугам, — сказал он. — Только напрасно Харальд зарубил его у себя на усадьбе как раз тогда, когда Эйнар приехал к нему, чтобы заключить перемирие.
— Харальд никогда не поступит честно, если ему предоставляется возможность обмануть или предать.
— Ты преувеличиваешь! — поспешил Халльдор защитить Харальда.
— Так ли уж сильно?
Он задумался.
— Преувеличиваешь, хотя и не очень. — И продолжал:— Жаль, конечно, что он так поступает. У Харальда есть все: мужество, сила, ум, способность поднять людей на битву и завоевать их доверие. И при этом он не гнушается изменой!
— Для Харальда главная ценность — это власть. А какими средствами он ее добывает, ему безразлично.
— Насытиться властью все равно, что утолить жажду морской водой, — задумчиво сказал Халльдор. — Только от соленой воды страдает утроба, а от власти — душа.
В другой раз я узнала от Халльдора о смерти Кальва сына Арни.
Харальд призвал Кальва из изгнания домой — в свое время Магнус изгнал Кальва из Норвегии по наущению Эйнара Брюхотряса, который хотел один влиять на молодого конунга. Но оказалось, что Харальд так же предал Кальва, как и Магнус. Они оба преступили собственную клятву.
Во время похода в Данию Харальд велел Кальву с небольшим отрядом сойти на берег, пообещав, что вскоре остальное войско придет им на помощь. Однако оставался со своим войском на кораблях, пока не убедился, что Кальв и его воины погибли в бою.
Он не простил Кальву, что когда-то давно, в Стикластадире, Кальв был заодно с теми, кто отверг предложение провозгласить Харальда конунгом. Не забыл он и того случая, когда Кальв приехал с Эйнаром в Гардарики: они забрали Магнуса как будущего конунга с собой в Норвегию, а над Харальдом жестоко посмеялись.
По словам Халльдора, Харальд не отпирался, когда узнал, что его обвиняют в смерти Кальва. Он даже сложил вису, в которой похвалялся своей низостью:
Десять и три — вот столько мною убито — тринадцать.На то, чтоб убить человека, меня без труда подстрекали.Злобу с враждой пожинает тот, кто к предательству склонен.Лучше всего растет сорняк, говорят в народе.— Харальд имел в виду не тех, кого убил в бою, — сказала я. — Убитых в бою должно быть гораздо больше. Четверых из тех, о ком говорится в висе, я могу назвать — это Магнус, Кальв сын Арни, Эйнар Брюхотряс и его сын Эйндриди. Любопытно, кто же остальные?
— Я бы тоже мог назвать кое-кого еще по Царьграду, — сказал Халльдор. — Но тринадцати все равно не наберется. Странно, что он не прикончил и меня. Ведь я никогда не скрывал, что у меня на уме.
— А из-за чего у вас на этот раз произошла перебранка?