Короли Вероны
Шрифт:
– Вы хотите сказать, – медленно начал Пьетро, – что прорицатели изрекают только то, что было заранее обговорено с правителями?
– Именно! Кто же им позволит вещать что в голову взбредет? Что начнется, если они напророчат недород или чуму? Нет, предсказывать нужно всегда войну, а еще лучше – бесславный конец врагов Вероны. Смотрите! Вот она!
По трибунам пронесся благоговейный ропот, когда на Арену, шаркая ногами, вышла прорицательница.
«В чем только душа держится», – подумал Пьетро.
Несмотря на холод, прорицательница не надела ни подбитого мехом плаща, ни шали. На
Поскольку ни пышными формами, ни изяществом наряда девушка не отличалась, все внимание зрителей невольно приковали ее волосы. Видимо, таков и был замысел – шокировать публику невероятно черными, а в утреннем свете и вовсе синими волосами, абсолютно прямыми, ниспадающими до лодыжек и окутывающими фигуру подобно плащу. Под скупым февральским солнцем они сияли ровно, как зеркало.
Прорицательница остановилась под балконом Скалигера. Не поднимая головы, она поклонилась правителю Вероны. Скалигер встал и поклонился в ответ. Он так и остался стоять, когда девушка подняла к небу сосредоточенное лицо. Глаза ее были закрыты. Она закачалась, уронила голову на левое плечо, затем на грудь. Она повторила это движение три раза и лишь тогда встала прямо. Трибуны замерли.
Серые глаза в упор смотрели на Скалигера. Растягивая слова, тихим голосом, слышным, однако, на самых дальних трибунах, прорицательница обратилась к правителю Вероны:
– Франческо делла Скала! Во время твоего правления Верона достигнет вершин во всех сферах! Слава твоя не убудет, пока ты жив. Хотя через два поколения мир за стенами Вероны о тебе и не вспомнит, в твоем родном городе говорить о тебе не перестанут никогда. Ты – цветок в венце Вероны.
По трибунам пробежал одобрительный гул.
– Тебе суждено проиграть лишь одну битву, и битва эта случится задолго до заката твоей ратной силы. Тебе суждено предать лишь одного друга, но позор этот будет паче позора проигранной битвы. Ты переживешь и одно, и другое, и больше уже никогда не потерпишь поражения.
Джакомо Гранде при этих словах вскинул брови.
– И все же при жизни твоей будут брошены в землю семена разрушения, которое постигнет город твой.
Об этом-то и говорил да Лоццо. Главное – напустить побольше туману. Зрители, чувствуя сладкий ужас, подались вперед.
– Твой город разрушат не войны, а ненависть! А ненависть эта родится от любви. Трижды Верона будет свидетельницей великой любви и падет от нее. Но эта любовь, троекратно повторенная в стенах Вероны, прославит город в веках. В двух случаях великую любовь ожидает брак. В одном случае влюбленные не будут вместе. От отвергнутой любви явится человек. Спасение Вероны ляжет на его плечи. Однако он не спасет, а уничтожит Верону. Он пойдет путем обмана. Он восстанет против судьбы, однако судьба, несмотря ни на что, возлюбит его. Он возродит забытые ремесла, он станет великим сыном Вероны и всего человечества, но песен о нем не сложат. Небеса
На трибунах зашумели. Все думали об одном, и Кангранде наконец задал вопрос вслух:
– Кто это будет?
– Взгляни на своих родственников, – последовал ответ.
Супруга Кангранде нахмурилась. Катерина тоже. Баилардино опешил. С трибун смотрели то на Мастино, то на Альберто. Смотрели также и на Чеччино и его беременную жену. Все эти люди считались родственниками Кангранде. У него не было кровных родственников мужского пола.
Скалигер не сводил глаз с прорицательницы. Взгляд его был тверд, как низкая стена, в которую вцепились его пальцы.
– Мы хотим знать больше!
– Дважды великая любовь осветит Верону при твоей жизни, Скалигер. В первый раз это случится в наступившем году, во второй раз – в год твоей смерти. В третий раз… в третий раз это случится тогда, когда случится. Любовь, которая в третий раз благословит Верону, соединит в себе две первые; она лишит город могущества, но прославит его. До скончания веков о Вероне будут говорить как о городе любви.
Тяжелые веки опустились. Голова упала на грудь. Длинные волосы, подобно покрывалу, спрятали лицо.
Капитан схватил кошель и швырнул его к ногам девушки. Звякнули монеты. Зрители словно очнулись. Все наперебой принялись обсуждать услышанное. Разве она не сказала, что Верона прославится в веках? Разве Капитан не победит всех своих врагов и не завоюет все, что пожелает? Чего же вам еще?
Но что она там говорила об уничтожении Вероны, о пути обмана? Люди шептались, толкали друг друга локтями, поглядывали на балкон, где расположилось семейство делла Скала. Кто станет героем Вероны, о котором не сложат песен? Точно не Альберто. Он не унаследовал от деда ни отваги, ни благочестия. Чеччино? Нет, Чеччино не способен на великие дела. Значит, Мастино? Вон он смотрит вслед прорицательнице. Говорят, этому мальчику пальцы в рот не клади. И про путь обмана тоже сходится. Так вот, значит, в чьих руках судьба города!
Пьетро наблюдал за шестилетним Мастино: малыш менялся по мере того, как на него устремлялось все больше взглядов. Вот он выпрямился; вот расплылся в надменной улыбке. Впрочем, за улыбкой этой Пьетро разгадал страх: вдруг сейчас – или чуть позже, какая разница? – всеобщее внимание к нему иссякнет?
Нико да Лоццо утверждал, что все предсказания пишутся заранее, и далеко не прорицателями. Прорицатель – просто очередной аттракцион, вроде актеров да жонглеров. Однако Пьетро смутно чувствовал: кое-какие слова этой девушки впервые слышали абсолютно все.
Поко ткнул его локтем.
– Что с твоим щенком?
Пьетро взглянул на Меркурио. Только что пес, будучи в отличном расположении духа, лизал хозяину пальцы – теперь он мелко дрожал, из пасти его текла пена. Меркурио смотрел вверх бессмысленными помутневшими глазами.
– Меркурио? Ты что, малыш? – Голос едва не выдал Пьетро. – Ты не заболел? – Пьетро почесал щенка за ухом.
Часто заморгав, Меркурио положил морду на правое бедро хозяина. Он всегда устраивался справа, будто понимал, что Пьетро нуждается в защите именно с этой стороны. Пьетро обеими руками притянул породистую голову к своему лицу.