Коронованный лев
Шрифт:
Дизак с легкой глумливостью приподнял брови, довольно улыбнулся и откинулся в седле.
Я снова изучающее посмотрел на короля.
— Не правда ли, чудесен мир, сотворенный господом, сир? — произнес я беззаботным светским тоном, чтобы это ни в коем случае не сошло за угрозу, скорее за эксцентричную попытку примирения.
Отвернувшийся было, Карл повернул голову, снова посмотрел на меня и… улыбнулся, не только губами, но и глазами, вдруг смягчившимися и потеплевшими. Я не ожидал, что такая внезапная перемена встревожит меня больше, чем все, происходившее прежде.
— И да сохранится в мире!.. — пробормотал он себе под нос, почти проглотив последние слова.
Вот так же он только что забирал и тут же отшвыривал аркебузы.
Ошеломленный и, похоже, не совсем еще успокоенный Пуаре вернул мне рапиру не только как нечто, принадлежавшее мне раньше по праву, но и почти как трофей. Нет, по крайней мере, этот поединок я не проиграл.
Краем глаза я видел Дизака, хотя и не смотрел на него, делая вид, что он мне безразличен. Тот впился в меня оторопевшим взглядом. Он был по-настоящему растерян. Что ж, не он один, я сам не ожидал столь прямой реакции на свои слова, хотя нельзя сказать, что совсем ее не ждал.
Заиграли рожки, послышались крики, собаки наконец взяли свежий след и началась та самая головоломная скачка по подлеску, под хлещущими ветвями, которой все ждали. Все признаки налицо — кабан был близко.
— Что это было? — спросил Готье, поравнявшись со мной.
— На скаку не объяснишь, — усмехнулся я с мрачноватым удовлетворением. Готье пристально глянул на меня, но решил, что если я усмехаюсь, пусть и недоуменно, значит — ничего особенно плохого. Пусть в этом не было и ничего хорошего.
На этот раз все было просто. Собаки подняли двух свиней. Их прикончили быстро, мимоходом, это не было основной добычей, и сходящие с ума от возбуждения собаки и охотники рвались дальше, только распалившись. Следующим был загнан кабан-двухлеток, не слишком грозный и серьезный противник, и еще не закончив с ним, все устремились за мелькавшим в подлеске черным загривком матерого секача. Как только его стало видно лучше, всеобщее волнение достигло предела, а король издал азартный воинственный клич — это было чистое везение, зверь был одинцом и рядом со стадом подвернулся по какой-то случайности. Дамы стали разумно отставать, собаки, стелясь по земле, заходились лаем, повсюду слышались азартные крики и нетерпеливые выстрелы, хотя из аркебузы трудно пробить шкуру секача и тем более кости его черепа, занимающего собой чуть не треть всего зверя, увенчанную острейшими клыками, способными распороть что угодно и кого угодно.
Вепрь разумно порскнул в сторону. Одна из собак догнала его и тут же высоко взлетела, подброшенная клыком, разорвавшим ей пасть, еще поворот, и раздались громкие крики — дамы в панике развернули лошадей в стороны — чудом никто не упал. Стрелять в их гущу никто не отважился. Охотники ринулись туда, все смешалось, снова послышались выстрелы, собачий скулеж — или кто-то подстрелил по случайности одну из собак, или она нарвалась на клыки, а может быть, угодила под копыто, этого я не видел. Сама охота меня сегодня нисколько не интересовала, разве что напоминая глубоко-ехидное высказывание Оскара Уайльда о «погоне непотребного за несъедобным». Хотя, кажется, он имел в виду исключительно охоту на лис, а кабаны хотя бы вполне съедобны, и тем не менее…
Но раз уж дело повернулось таким образом, что стало представлять опасность для кого-то кроме добычи… Увернувшись от скачущей не разбирая дороги герцогини де Ла Гранж, с ужасом глядящей себе за спину, я потянулся к висевшей на своем крючке охотничьей аркебузе, и вдруг ощутил сильный, слившийся со звуком чьего-то выстрела, толчок. Танкред с недоуменным ржанием то ли потерял
«Если не запутаюсь в плаще, — прикинул я, — то может быть, успею выхватить рапиру и устроить что-то вроде корриды». Аркебуза отлетела черт знает куда, Танкреда, ошеломленно трясущего ушами, я заметил неподалеку, кажется, ногу он не сломал, и был более-менее в порядке. Я медленно потянулся к эфесу, вепрь всхрапел и с места ринулся вперед, низко пригнув голову. Не успел… но с пути зверя я отскочил, почти не уступая ему в резвости, развернулся в прыжке, чуть не оттолкнувшись от воздушной волны, созданной, когда он снарядом пронесся мимо, оказался на ногах и даже с рапирой в руке, ожидая нового нападения. Кабан шустро развернулся на всем скаку, чтобы повторить попытку, нам нами пронеслось еще несколько пуль, а затем, среди прекратившихся вскриков загремел яростный вопль Карла — «Не стрелять, болваны!..»
Собирающийся дорого продать свою шкуру одинец тоже издал боевой клич и атаковал. Сбоку раздался дробный, громовой стук копыт, я мельком увидел несущегося на меня белого коня с совершенно безумными выпученными глазами и капающей с удил пеной. Карл соскользнул с седла прямо между мной и воинственным зверем, и хладнокровно, глубоко вогнал в старого кабана рогатину. Кругом все выдохнули. Признаться, это был действительно чертовски красивый маневр и удивительно красивый удар. Кабан еще хрипел и яростно сучил копытами, щелкая клыками, но король умело прижимал его к земле. На помощь ему бросились и собаки и другие охотники. Король счастливо торжествующе рассмеялся и отвернулся от добычи.
— Благодарю, сир… Вы спасли мне жизнь, — сказал я, не так уж и покривив душой.
— Пустое! — бросил он, широко ухмыляясь, из глаз его сыпались довольные великодушные искры, он был просто в превосходном настроении. — Судя по крикам, в седле вашей лошади пуля. Чего только не случается на охоте, верно? Особенно когда дураки палят куда попало, вместо того, чтобы научиться орудовать рогатиной!..
«Пуля — дура, штык — молодец», — подумал я с мрачной абсурдностью, согласно поклонившись.
— Вы правы, сир. Никто не подвергнет сомнению ваше мастерство.
Король рассмеялся и принялся благосклонно внимать и прочим изъявлениям восхищения, а я отыскал взглядом Дизака. Со слабой хищной усмешкой он смотрел на меня, небрежно держа на отлете аркебузу и как-то намекающе ею помахивая. Значит, шальная пуля? Или она попала именно туда, куда была нацелена? Вариантов немного. Всего лишь пятьдесят на пятьдесят. И в пятьдесят из них я никогда бы не поверил, зная, какой меткостью может обладать человек, подобный… мне самому? На этот счет мы еще не проводили испытаний, но почему-то это не вызывало во мне ни малейших сомнений. И трудно было бы представить, что имея такую возможность, ею можно было не воспользоваться, чтобы сделать еще одно «предупреждение». Он ведь знал, что я ничего не могу доказать — ни заподозрить его всерьез, ни не подумать о том, что на самом деле выстрел мог быть смертельным и мне всего лишь повезло, а вот заподозрить его в том, что он сделал именно то, что хотел сделать…