Корректор. Книга третья: Равные звездам
Шрифт:
– Не понимаю, – помолчав, откликнулась Ольга. – А как же история? Археология? Саматта тоже ведь археолог. Как же динозавры, каменноугольная эра?
– Подделки. Специально организованные закладки, чтобы после завершения Игры брошенные на произвол судьбы жители площадки подольше не догадывались, что их искусственно создали исключительно для развлечения. Мати занимается только новой историей, но он про закладки все знает. И даже знает, как доказать фальсифицированность окаменелостей. Только помалкивает.
– И какова… цель Игры?
– Уже никакой. Больше двухсот лет назад все закончилось. Пробуждение Звезд – такая большая жирная точка. Теперь они не столько играют, сколько наоборот – пытаются наше общество в порядок привести. Оно же под войну заточено, оставить как есть – так сцепимся, что только пух полетит. Два века Джао, Майя и Камилл коррекцией занимаются, и все никак до конца выправить не могут. Насчет целей Камилла, правда, не уверена, он тот еще фрукт – папа его на полном серьезе чокнутым считает, но Дзи и Майя точно стараются. И все равно то тут вспыхнет, то там. Последняя заварушка в Басуэ – яркий пример. Ведь повода-то никакого особого не было, а полыхнуло так, что чуть-чуть полноценная война не началась. Глядишь, еще и начнется. А ведь общество под войну затачивалось, когда самым страшным оружием арбалеты и магические огненные шары были, а не атомная бомба и орбитальные рентгеновские лазеры, как сейчас.
На какое-то время в машине воцарилась тишина, нарушаемая лишь порыкиванием мотора да похрапыванием Дентора.
– А ты молодец, – наконец разрушила ее Яна. – Хорошо воспринимаешь. Я боялась, что ошиблась, что корре… что сеанс психотерапии устраивать придется.
– Ну, в конце концов, меня напрямую история никак не касается, – философски откликнулась Ольга. – Я выполняю свой долг, а там хоть катись все в пропасть. Я же помню, что Саматта господину Медведю рассказывал, когда они в сорок девятом встречались после похищения. Сущности о нашей свободе воли пекутся, хотя мы перед ними как муравьи перед вашими обаками. Ну и пусть пекутся, я не возражаю. Ты мне материалы обязательно сбрось, почитаю, когда сменимся. Хотя… ты, пожалуй, права. Не стоит широкой публике о таких вещах знать. Колесники узнают – такая истерика начнется…
– Кто узнает?
– Колесники. Церковь Колесованной Звезды. Служители Бога-Солнца, если хочешь.
– А… Да, религиозные психи невесть что напридумывают. Когда меняться станем, сброшу книжки. Ольга, меня все-таки волнует землетрясение.
– А что такое?
– Кара. Ее же колебаниями естественного фона корежило, словно от блокиратора. Я все думаю – только у нее такая чувствительность? Или там на всех девиантов так действует? У Кары первая категория, у нас с тобой – тоже. А если нас скрутит в самый неподходящий момент?
– Непонятно, – Ольга нахмурилась. – Я однажды попадала в землетрясение – в Сахарных горах на лыжном курорте, я там господина Медведя охраняла. Слабое землетрясение, но вряд ли слабее, чем сегодня ночью. Я ровным счетом ничего не чувствовала. Надеюсь, что только у Карины такое. Она ведь вообще уникум. Почему бы ей и повышенной чувствительностью к магнитному полю не обладать? Доберемся до места – увидим.
– Увидим, – эхом откликнулась Яна. – Ольга, а можно… – Она помялась. – Можно нескромный вопрос задать? Личный?
– Попробуй.
– Когда ты о Медведе говоришь, у тебя словно теплая искра внутри вспыхивает. Ты его любишь, да?
Ольга посмотрела на нее долгим сумрачным взглядом, и машину тут же тряхнуло на пропущенной колдобине так, что у обеих лязгнули зубы.
– Я телохранитель, – холодно произнесла она. – Мой долг – защищать его, даже ценой своей жизни. Кроме того, он женат. У нас, в отличие от вашей Катонии, к семье серьезно относятся.
– Извини, – быстро сказала Яна. – Я не знала, что… ну, вопрос такой чувствительный. Приношу нижайшие извинения за невольное оскорбление и прошу забыть мои неудачные слова. – Она низко, насколько позволяли ремень и тряска, поклонилась.
– Без обид, – уже куда мягче откликнулась Ольга. – И любите же вы накручивать слова поверх слов! Почему бы не ограничиться простым "извини"?
– Наоборот, у вас, западных варваров, все неприлично коротко, – Яна слабо улыбнулась. – У нас так принято, по крайней мере, с чу… с теми, кто не близкие родственники или друзья.
– С чужими, с чужими, – Ольга хмыкнула. – Ты уж договаривай. Я мысли, как ты, читать не умею, но и не дура. Я же понимаю, почему со мной в одной машине либо ты, либо Саматта, либо Дентор, а не, скажем, Канса с Палеком. Я не в обиде – на вашем месте я бы меня вообще в группу не приняла. Особенно с учетом той истории с захватом Саматты. Но раз уж ты задаешь неприличные вопросы, могу ли я тебе такой же задать?
– Ну… давай. Но не обещаю, что отвечу.
– Посмотрим. Скажи, зачем ваша Сущность… ваш Демиург, "Соловей", Дзинтон Мураций, как ни назови – зачем он вас лично воспитывал? Если они, как ты говоришь, умеют планеты создавать вместе с жизнью на них, зачем ему ты? Карина? Палек? Потому что у вас эффекторы уникальные? К чему он вас готовил?
Яна не ответила, и на несколько минут разговор прервался. Потом она вздохнула.
– Я не знаю, Ольга. Честно, не знаю. Явно он нас ни к чему не готовил. Ну зачем ему мы, сама подумай? Если какие-то задачи решать по управлению обществом, куда проще взрослых привлечь, а не детей воспитывать. Они ведь так и делают – находят людей с нужными взглядами на жизнь, с правильными характерами, и формируют из них сети влияния. Вполне эффективно работает, особенно с учетом, что спецслужбы вынуждены подальше держаться. Эффекторы уникальные? Ну и что? Ему автономных дронов с нужными функциями наштамповать – дело нескольких минут, и те уйдут просто на планирование. Я не знаю. Может, ему просто захотелось на время завести семью. Обычную семью, с детьми, которых надо воспитывать и защищать, не задумываясь особо о своих целях. Душой отдохнуть от глобальных забот. Ты только представь – огромная пустая Вселенная, в которой можно творить что угодно и как угодно, но зачем? Для кого? Для себя? Ему почти миллион лет, шесть с чем-то часов, полдня по их счету – у них летоисчисление двенадцатиричное и к галактическому году привязано. И он самый младший: Майе полтора миллиона лет, а самым старшим – около четырех миллионов. За такой срок любые развлечения надоесть могут. Даже с учетом того, что они могут надолго, на тысячи и десятки тысяч лет, в летаргическую спячку впадать или в Игровой Мир уходить, где время относительно нашего в сто раз медленней идет. Кроме того, Дзи в психологическом плане – ярко выраженный мужчина. Крутой самец. А-доминант, пусть даже и без биологического тела. А тут – две несчастных замученные девочки на пороге полового созревания. Как раз в том возрасте, в котором любого зрелого самца инстинкт особенно сильно толкает их защищать. Дзи, наверное, все не хуже меня понимает, но он же не железный, в конце концов. Вот он и позволил себе… поддаться слабости.
– Слабости… – задумчиво проговорила Ольга. – Странно. Слабости у таких могущественных существ. Тут только представишь, что все что угодно творить можешь, так прямо дух захватывает. За миллион лет мне такое, может, и надоело бы, но вряд ли раньше.
– Да не могут они что угодно творить! Вернее, возможность есть, но… Ну как бы тебе объяснить… Скажи, ты по математике в олимпиадах участвовала когда-нибудь?
– Не довелось. А что?
– Ну, наверное, все-таки знаешь, что там дипломами награждают. А диплом – это такой графический документик, в котором несколько слов обычным шрифтом и еще какая-нибудь картинка. Любой дизайнер тебе его за пять минут нарисует. Лика вон в момент справится. Хочешь, он тебе такой сделает? Напишет, что ты чемпионка мира по математике, а ты распечатаешь и всем показывать станешь. Хочешь?
– Нет, конечно, – недоуменно пожала плечами ее спутница.
– А почему?
– Ну… все же знают, что неправда.
– То есть только из-за того, что другие распознают твою ложь? Тогда просто дома на стенку повесь и никому не показывай, втайне гордится станешь.
– Да нет, разумеется! Я же его не заслужила!
– Вот. Не заслужила. И ты о том знаешь, даже если другие – нет. Ты вполне можешь – физически можешь – сделать себе диплом, но есть препятствия, существующие только в твоей голове, которые тебе такого не позволяют. Именно значимость для тебя персонально у фальшивого диплома отсутствует. Зато если она существует – если ты действительно чемпионка – то может сделать для тебя клочок бумаги ценней сундука с золотом. Но золото для тебя имеет еще и объективную – ну, условно-объективную ценность: его мало, а потому оно больших денег стоит. А у Демиургов нет золота, фигурально выражаясь. У них нет вообще ничего, что могло бы представлять материальную ценность в рамках их общества. Каждый Демиург автономен, он может создать для себя все, что ему потребно, так что базы для экономических отношений у них нет принципиально. У них есть только социальные отношения, и только они и имеют для них значимость. Игра – она ведь для них не просто Игра, она им Рейтинг дает, которым меряться можно. Но любым рейтингом за миллион лет надоедает хвастаться. Поэтому некоторые из них – Дзинтон, тот же Камилл или Майя – от Игры постепенно отходят. А что взамен? Они не знают. Они сейчас очень надеются, что мы свои пути найдем, которые они сами проглядели. Вот они и трясутся над нами.