Корзина полная персиков в разгар Игры
Шрифт:
– Браво! Мы слышим речи не мальчика, но мужа! – утрированным басом пророкотал владелец черепахового пенсне, вскочившей с кресла и вновь наполнившей его своим растекающимся объёмом.
«Странно всё устроено в этой проклятой политике. Отец всегда говорит, что Россия могла бы жить с еврейством в мире, если бы не англо-саксы, которые, как всегда, умудряются успешно сеять вражду между народами. С евреями в России им это легко и просто – почва готова: недовольство Чертой Оседлости. Пусть эта «черта» хоть с Францию размером. Но понять их тоже можно. Подобная «черта» унижает. Нужна ли она? Правительницы восемнадцатого столетия были уверены в том, что просто необходима… Наверное, пора её упразднить и попытаться жить в мире. Но одна ли Черта является камнем преткновения?» – силился понять этот сложный мир поэт и мечтатель Охотин Третий.
Последним прибыл отец Виссарион, рассыпаясь в извинениях за опоздание. Сегодня
– Соблаговолите почтить нас своим присутствием, Ваше Преподобие, – растёкся в необъятной улыбке человек в черепаховом пенсне.
Священник слышал последние речи и вставил своё слово, обратившись к Якову:
– Могу ли я поинтересоваться, а Вы – православный, молодой человек?
– Да, отче.
– Не так давно услышал я от одного раввина, что они просто в страхе за свою молодёжь, оголтело кидающуюся в нигилисты и революционеры. Мудрый старик понимает, что для еврейства всё это чревато лишь погромами, что никому от этого лучше не станет 117 . А Вы как на это смотрите, молодой человек?
117
В отравленной революционерами политической атмосфере 1903 года кишиневский погром, например, был использован врагами царской власти как сильнейшее средство политической борьбы. Бездействие и растерянность местных властей были ловко истолкованы как пособничество. Возникла дутая версия, что погром был сознательно допущен и даже организован министром внутренних дел. В иностранную печать было пущено якобы «перехваченное» письмо Плеве к бессарабскому губернатору, предупреждавшее о готовящемся погроме и указывавшее на нежелательность применения оружия против толпы. И хотя в русской печати было тут же заявлено о подлоге, а корреспондент «Times» Брахам, передавший клевету за границу, был выслан из России, этот «навет» на царизм пустил глубокие корни. Клевета усилила приток денег в кассы революционеров, в особенности «Бунда», под предлогом организации защиты от погромов.
– Мне кажется, что раввин глубоко прав.
– Скоро прочие студенты начнут Вас лупить за такие речи. Не вписываетесь в общую картину, – усмехнулся Родичев, бегая выпуклыми насмешливыми глазами со священника на студента и назад.
«Отец бы сказал, что и студенты мельчают» – посмеялся про себя Охотин. За столом рядом с ним оказалась молодая, пышущая здоровьем, светло русая барышня с красивым шифром 118 на пухлом плече, которая тоже не совсем «вписывалась в картину» ужина в подобном салоне. Экзальтированная Аглая была куда уместнее. Соседка Сергея вела себя очень скромно и, казалось, боялась вымолвить и слово. Серёжа напрягся, чтобы спросить, что налить и положить ей и услышал неуверенный тихий ответ, что ей безразлично, на его усмотрение. Спустя некоторое время, Охотин заметил, что в их углу зависла затянувшаяся пауза молчания, поскольку и его сосед по другую руку, Яша, словно воды в рот набрал. Естественным для всех новичков и скромников было забиться в дальний угол и они воспользовались представившейся возможностью. Серёжа подумал, что ему бы, возможно, больше хотелось любоваться шальными блуждающими очами Аглаи, которая стала для него неким утрированным отражением недоступной красавицы жены брата, но он был не уверен, а как бы он себя повёл, окажись он её соседом? Ведь и от соседства с миловидной, но не яркой соседкой из института благородных девиц он оказался в полной нерешительности. Он право терялся и не знал как себя вести, что сказать, но молчание становилось уже и вовсе неприличным, и Охотин выдавил из себя:
118
Шифр- красивый бант на плече за образцовое окончание института благородных девиц.
– А Вы знаете, что Вам очень к лицу Ваш шифр…
– Гм, в самом деле? Вы так думаете?
– Даже уверен… А Вы знаете, что Шопенгауэр начинает раздражать меня в последнее время? – решился на шокирующее заявление Охотин.
– А меня нет, – несколько неуверенным тоном ответила соседка.
– Скорее уж Ибсен, по нашим-то временам, раздражает, – вмешался Шкловский.
– Ну уж позвольте никак не согласиться, – возмущенно откликнулся Серёжа, – Ибсен чист и возвышен. Да, скоро и он уже будет оплёван столичными эстетами, да только народ к нему потянется.
– Любое воскрешение мертвого как-никак эсхатологическое действо, – глубокомысленно отозвался Шкловский по этому поводу, или без
– Очень даже может быть, – медленно выговорил Серёжа и покосился на малоприятного соседа, производящего манипуляции ножом над своим яблоком: «С детства не люблю людей, которые норовят непременно очистить кожуру яблока, прежде, чем его съесть».
– Тот факт, что Ибсен в конце прошлого столетия затемняет своей слабой смутной фигурой яркие ориентиры прошлого – Вольтера, затем Гёте и Гюго, – вмешался, услышавший их разговор краем уха Маковский, – указывает, несомненно, на некоторую степень вырождения новейшей интеллигенции. В этом случае не важно, что стоит за именем того же Вольтера и сколько бед принесли его мысли его же народу – не исключаю, что не все были счастливы в ходе тех событий. Сейчас я хочу лишь подчеркнуть, что интеллигенция нынешняя выбрала себе не могучий интеллект, как маяк и светоч мысли, но того, кто пишет произведения далёкие от реальности, рассчитанные на интеллект слегка размягчённый, изнеженный. Те же совершенно чудовищные понятия о медицине, высказываемые порою Ибсеном, достойны лишь насмешек. Сравните клинические наброски героев Шекспиром, сделанные во времена, когда медики не знали и половины того, что открыли к появлению на свет Ибсена и вы убедитесь, что норвежец пишет, что в голову взбредёт, не утруждая себя хоть сколько нибудь соответствовать истине. И что такого человека выбрали знаменем эпохи, есть знак вырождения!
– С Вами трудно не согласиться, – растерялся Серёжа.
– Этим не ограничиваются странности Ибсена. Он вполне сочувствует жене, сбегающей от мужа к любовнику, или даме, предлагающей мужчине свободные отношения, хотя ей ничто не мешает сочетаться с ним законным браком. Но если мужчина соблазняет девушку и обеспечивает её материально на всю жизнь, либо вступает в любовную связь с замужней, то это в глазах Ибсена тягчайшее преступление, порочащее навеки. То бишь, разврат сильного пола – преступление, но слабому полу же он почему-то дозволяется. Всё это несколько странно, не так ли?
– Все эти западные явления порождены ещё титанизмом Ренессанса, когда складывается культ индивидуализма, в противоположность русской соборности, – оживился Серёжа, – А теперь ещё одна коварная подмена соборности подсунута – пролетарский коллективизм. Всё это со времён Петра Великого неуклонно разрушает лучшее, что у нас было веками накоплено.
– На сей раз мой черёд заметить: С Вами трудно не согласиться, сударь, – усмехнулся Маковский, – Будем надеятся, что наши женщины, как более надёжные хранительницы очага, донесут всё это до потомков. Ведь мужчина выражает идею личного и идеального, ищет непроторенные пути, а женщина – коллективного и материального, накапливает старое и доброе. Бывают и исключения, как наша Аглая…
Между тем, на другом конце стола, вновь разгорелись страсти и всеобщее внимание невольно переключилось туда:
– Будущее за скептиком и убежденным атеистом и я в этом глубоко уверен! – доносился повышенный голос, молчавшего до сих пор, человека средних лет с высоким лбом под закинутыми назад прямыми тёмными волосами, прямым взглядом и аккуратной бородкой.
– Позвольте, но Россия стояла и стоять будет на православии, как же тогда быть? – удивил некоторых неожиданным для него высказыванием насмешник Кока.
– Не ус-то-ять ей на таком фундаменте!
– Получается, что у России нет будущего? – блеснул монокль Врангеля в пылу спора.
– Если она не изменит свои принципы, выходит, что нет. Она безнадёжно отстанет от передовых стран.
– Ну уж, позвольте, Василий Алексеевич, не согласиться. Ломать корень народный нельзя. Это будет переломом самого хребта…
– А может быть – напротив: излечение больного?
– Вы опасный человек, Василий Алексеевич, разве так можно? – повысил тон Кока.
– «Порядочный человек должен менять свои убеждения, когда жизнь ему доказывает их ошибочность» – так говаривал ещё почтенный князь Мещерский 119 , а он, не будучи моим идеалом, человек не глупый, – раздался голос седовласого бородача, очевидно старшего из всех присутствующих по возрасту, – так что, любезный наш Кока, ещё не поздно и Вам.
– Позвольте не согласиться, Сергей Андреевич, – хребет ломать не позволительно…
– Вы не подскажете, а кто эти почтенные господа? – спросил Охотин соседку полушёпотом.
119
Князь Владимир Мещерский (1839-1914), патриот, был сторонником прорусского курса и влиял на Александра III, а также сошёлся в этом отношении и с его сыном. Имел множество противников, поскольку оставался убеждённым сторонником самодержавия и даже обвинялся ими в мужеложстве в целях дискредитации.