Кошечка в сапожках (сборник)
Шрифт:
— Да.
— Так где же она?
— А полиция обыскала машину?
— Тщательным образом.
— И в багажнике нет?
— Ничего.
— Это действительно странно, — сказал Эндрюс.
— Здесь, в студии, есть какое-нибудь место, куда она могла бы спрятать пленку перед уходом?
— У нас есть кладовка, — ответил Эндрюс, — но я вчера вечером убирался там и не обнаружил ничего, что могло бы ей принадлежать.
— Откуда вы знаете?
— Катушки с пленкой подписываются, — сказал Эндрюс, — на жестянку наклеивается лента с рабочим названием фильма.
— И все эти названия вам известны?
— Да, все.
— Были там какие-нибудь жестянки без названий?
— Ни одной.
Мэтью некоторое время молчал. Затем произнес:
— Вы не знаете, сколько времени она провела здесь в тот вечер?
— Понятия не имею.
— Вас не было здесь, когда она приехала?
— Нет.
— Во сколько вы покинули студию?
— Около шести. Я уже говорил.
— Да, знакомая из Сарасоты. Здесь кто-нибудь оставался, когда вы уехали?
— Я был последним.
— Вы включили сигнализацию?
— Да, включил.
— И заперли дверь?
— Да.
— Миссис Маркхэм знала код сигнализации?
— Да.
— Значит, у нее был ключ?
— Конечно.
— А этот фильм, над которым она работала, — спросил Мэтью, — вам известно, кто работал вместе с ней?
— Извините, нет.
— С кем она обычно работала?
— Оператор, помощники…
— Что за помощники?
— Помощники — это люди, которые перетаскивают тяжести. Они приходят и уходят, их нетрудно нанять. Но Прю всегда пользовалась услугами одного и того же оператора, осветителя и звукооператора.
— Я хочу знать их имена, — сказал Мэтью.
Глава 3
Генри Карделла считал себя человеком с утонченным вкусом.
— Я хочу, чтобы чувствовался вкус, — сказал он ей.
— Так и будет, — ответила она.
— Поэтому я к вам и приехал, — продолжал он, — в Майами сотни людей могли бы снять этот фильм, и я мог бы обратиться к любому из них. Но я выбрал именно вас.
— Благодарю.
Это было еще в сентябре.
Очень серьезная девушка, подумал он, уже много лет снимает кино, и у нее хорошая репутация. Хочет заработать — а кто не хочет? Выбраться из своего грошового научно-популярного дерьма, чтобы заняться серьезным делом. Он выкладывает сто семьдесят тысяч баксов за то, чтобы сделать этот фильм. Кроме того, она получит десять процентов от общей суммы прибыли, это тоже не пустяк.
Кино — это как коррида: каждый раз один и тот же ритуал. День за днем, кадр за кадром. Потом все это отдается в лабораторию и на следующий день получается в проявленном виде. Ритуал. Рутина.
Он через письменный стол посмотрел на нее.
— Я мог бы сделать этот фильм за сто «штук», даже меньше, — сказал он. Он врал. — Я знаю парней в Майами, которые сварганят его за неделю, — снова ложь, — но тогда я получу дешевку, а мне нужно нечто такое, что не уступало бы первоклассной голливудской продукции, а не то, что можно снять в грязном отеле на Коллинз-авеню, с татуированным матросом и парой шлюх. Здесь, в этом городе, шлюх столько, что не успеваешь застегивать штаны.
Он улыбнулся. Пруденс Энн Маркхэм не улыбнулась в ответ.
Очень серьезная девушка. В серой юбке и белой блузке, в туфлях на низком каблуке, руки сложены на коленях, светлые волосы забраны в пучок — похожа на жену священника. Ему захотелось узнать, какие на ней трусики.
— Мне нужен стиль, — сказал он, — класс. Мне нужен тот же вкус, что чувствовался в фильме о трудных детях. Скрытый, но мощный.
— Спасибо, — сказала она.
— Прошу понять меня правильно, — продолжал он, — я хочу видеть все, что можно увидеть. Мы снимаем не мультяшки про утенка Дональда.
— Я это знаю.
— Есть дешевый способ показывать секс, а есть классный. Мне нужен классный.
— Вы получите класс, — сказала она.
Он подумал, интересно, светлые ли у нее волосы на лобке.
— И стиль.
— И стиль.
— И вкус.
— Конечно.
— Вы видели «За зеленой дверью»?
— Нет, — ответила она.
— Там есть замедленная съемка. Очень классно. Мужчина эякулирует очень медленно, минут пять. Это — как снежная буря на экране. Очень красиво. Это и есть класс, который мне нужен. Вам нужно достать этот фильм и посмотреть.
— Хорошо.
— Еще советую посмотреть «Голубую глотку». Ее показывали открыто, в кинотеатрах, представляете? Это принесло пятьдесят миллионов чистыми. Вы только вообразите: широкий экран, мужья приходят с женами, парни с девушками, словом — солидный кинотеатр, а не какой-то дешевый порнозальчик, — и Линда Лавлэйс заглатывает по самое основание! Вот что мне надо: утонченный фильм вроде этого, с которым мы можем выйти на большой экран. Насчет видеокассет я не беспокоюсь. На видео мы заработаем кучу денег. Вы, когда будете монтировать фильм, сделаете два варианта таким образом, чтобы более «мягкий» вариант мы смогли бы использовать для показа по кабельным сетям. Кабельные сети, — он печально вздохнул, — никогда не показывают настоящее действие. Вы знаете, что они делают, но вы не видите этого вблизи, крупным планом. Мне нужно очень много крупного плана. Ведь в мире нет ничего прекраснее, чем двое людей, занимающихся любовью, вы согласны?
— Да, — ответила она.
— Мы можем заработать на этом фильме кучу денег, если сделаем его как следует, — сказал он, глядя ей в глаза не мигая, — вы уверены, что сможете сделать его как следует?
— Да, конечно, я уверена в этом.
Готова. Унюхала запах денег. Он готов был поспорить, что у нее ляжки вспотели под этой серой юбкой.
— Потому что сто семьдесят пять тысяч, которые я плачу, — это большие деньги.
— Я знаю.
— Когда вы можете начать?
— Я думаю, в конце этого месяца.
— А когда вы сможете выдать конечный результат?
— К Рождеству?
Вопросительная интонация. Она не вполне уверена, что это будет готово к Рождеству.
— Так долго?
— Но ведь мы собираемся сделать это как следует?
— Сколько дней вы планируете отвести непосредственно на съемки?
— Я думаю, тридцать пять.
— Сделайте за двадцать.
— Двадцать?
— Установите норму отбраковки четыре к одному…
— Я думала, десять к одному.
— Делайте шесть к одному.