Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
Ян Лин
Запах скота и какого—то гнусного варева из старых овощей, подтухлых, меня разбудил. Поморщившись, приподнялся на постели. Неожиданно жесткой и колючей. Что, я вне усадьбы где—то уснул? О, только бы успеть до зари! Только бы слуги и мои тюремщики не заметили моего исчезновения! Я потеряю укрытие…
Сел. Увидел у соломенной лежанки около меня мой меч, в мой плащ завернутый. В плащ, опаленный слегка. Местами закаменевший от просохшей крови. Чужой крови. Мои руки и тело мое как будто миновала кровавая участь.
Стянул с себя рубаху, затвердевшую от больших пятен крови. Нет, на теле повязок нет. Все то же тело.
Ахнула женщина в стороне, что—то упало и разбилось.
Молодая селянка в ужасе смотрела на мою шею, плечо и часть груди, покрытые бугристыми ожогами. Память о коже, которая вскипела, когда на меня плеснуло волною кипятка из чана, где сварили Ну О. Ох, Ну О!
— П—простите, господин! — девушка торопливо отвернулась. — Я не хотела смотреть! Я совсем не хотела смотреть!
— Где мы? — строго спросил я, рубаху запахнув. — Какой сегодня день? Долго я… без сознания провел?
— Совсем нет, господин. Всего лишь две ночи и дня два, господин. Всего ничего, — и девушка внезапно всхлипнула.
— Что… такой страшный? — спросил я грустно.
Не такое лицо мне хотелось видеть у женщины, увидевшей меня обнаженным. Да, впрочем, все девки пугались. Все в борделе норовили поскорее избавиться от меня. Свечу поскорее задуть. Лишь бы не видеть. Лишь бы не щупать это обезображенное тело.
— Просто… — она всхлипнула. — Просто брата моего скоро убьют, господин. Я должна бы волноваться за вас — вас, похоже, пытали страшно, раз так измучили ваше бедное тело — но, как я вспомню о бедном братце моем, то ни о чем другом думать уже не могу. Ни о чем! — и разревелась. Позабыв о кувшине разбитом. И совсем не глядя на незнакомого мужчину, что оказался в сарае этом с нею наедине.
А я застыл. Я не знал, как ее утешить. Девки с борделей утешались быстро, увидев слиток или звонкую монету. Но этой, нищей девчонке, из людей простых, да, кажется, подобравших и приютивших меня, неподвижного, чужого человека им совсем… разве стоило отдавать ей слиток или монеты? Если тем уже не помогли испариться внутри. А что? И меня приютили, помогли, и я столько мог там пролежать, неподвижный, что только небу и знать, где, когда и куда деньги мои испарились!
To есть, я помнил, как я утешал Ну О. За руку брал, тонкие белые пальцы сжимал. Мог слегка приобнять. Но девчонка эта была мне чужой. Из простых. Тьфу, гордость твою и корове под хвост, Ян Лин!
— А что? — я к ней ступил. — Что нового творится вокруг, о дева? И, кстати, что за место тут?
Но она, серьезно на меня посмотрев, оживилась, всполошилась:
— Ох, верно, вы хотите поесть? Я принесу! Мать как раз приготовила… — смущенно потупилась. — Если вы согласитесь поесть нашу стряпню, господин. А если… если нет…
— Почему «если нет»?
— Одежда ваша не из тканей простых, — робкий взгляд почти на меня.
Ах, ну да.
Она бы сбежала, но я за
— Да, может…
— Что… может? — задрожав, она испуганно посмотрела на меня.
— Может, я поесть смогу вместе со своими спасителями? Надо же мне по— человечески вас поблагодарить!
— Ах, да! — смутилась она. — Хорошо, я матушке скажу!
Робко волосы, край длинных волос, перевязанных, выхватила с моей руки. И была такова.
Странно, нищая девка. Видела дорогие мои одежды. Но даже не попыталась меня соблазнить. Не набивалась в возлюбленные или наложницы. Не корыстная. А деньги… кстати, деньги мои…
— Они в сене, под вашим изголовьем! — заглянула в сарай девчонка. — Мы не брали ничего! Мы не воры! Тридцать медных монет, три серебряных слитка и два золотых, мой господин. Что с вами было, то и осталось! — и скрылась, взметнулись волосы, пахнущие травами и приправами.
Я, признаться, не помнил, сколько было богатств у меня. Но решил ей поверить.
Завязал рубаху. Плащ накинул. Опоясался поясом, ощутив родную тяжесть ножен и верного оружия. Но, как ни старался, я не ощущал больше ни ауры своей, ни течения в теле ци! Да что за напасть?! Неужели, я израсходовал весь запас, что мне отдарил мастер Хэ У? А он сказал, что более ни капли силы своей мне не отдаст!
— Пожалуйте к обеду, господин! — в сарай робко заглянула та же девушка. Заглянула, глядя себе под ноги. — Ой, осторожнее, тут битый кувшин!
— Я его не боюсь, — улыбнулся невольно.
Но она все равно на колени кинулась, торопливо собирать осколки в подол. Когда я осторожно мимо проходил — шарахнулась в сторону — и вскрикнула. По юбке тускло—голубой поползло кровавое пятно.
Я подошел, на руки ее подхватил — осколки выпали по моим ногам — и вынес на дневной свет.
Дом, как и ожидал, совсем маленький. Двор небольшой. Куры, козы траву щиплют за скромным забором. Но опрятно на удивление.
— Отпустите, господин! — раненная взмолилась, отчаянно прикрывая кровавый подол. — Родители не то подумают! Соседи не то…
— А вам дело есть до меня?! — рявкнул я на старуху за забором, выглядывающую из—за другого, куда более дурно пахнущего дома.
Та торопливо отвернулась. К дому покосившемуся своему захромала. Я в сторону ступил. Вляпался в коровье дерьмо. Кажется, заметно напрягся, раз она сказала:
— Простите, господин! — и чуть тише добавила. — Отпустите, я травы вам принесу, сапоги протереть.
И пришлось отпустить.
А эта глупая не только нащипала большой ком травы — из—под носа у обидевшихся на ее прыть животин, но и сама присела, руками оттерла мои сапоги. Как когда—то во дворце… тьфу, да я сам, что ли, разучился?! Но не успел проворчать, придумать ничего — и спасателей дочь, и страшно меня взбесила — как она уже все закончила и убежала к ведру полоскать руки. Вздохнув, сам поднял ей тяжелое ведро, прежде чем дотянулась:
— Постой, я полью.
Так вроде согласилась.