Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы
Шрифт:
— Это шар, — сказал Генка, — надо клеить так, чтобы вышел шар.
Но сколько ни клеили, шар не получался. Из четырёх маленьких скатертей получалась одна большая. Плоская.
Тогда Генка взял её за углы, собрал края в складочку и привязал к бамбуковой палке.
— Теперь надо надувать дымом, — сказал он, — всё разгладится.
Раздобыли пачку «Беломора», стали надувать.
Через час их отыскал Сёмкин отец. Они лежали рядом с уродливым морщинистым мешком зелёненькие, как огурцы, и плевались жёлтой тягучей слюной. А вокруг валялись окурки.
Не разобравшись в Генкиной идее, родители всыпали всем четверым за папиросы. А когда разобрались, добавили ещё за скатерти.
Человек-буер
Гулко хлопнула дверь. Володька оглянулся и увидел Генку — красного и взъерошенного. И дышал он так, будто за ним гнались собаки.
— Ну, Володька! Ну, Володька, — только и сумел сказать он.
— Ты чего, Генка! Случилось что?
Генка рукой нарисовал в воздухе нечто неопределённое, потом, отдышавшись, сказал:
— Я, Володька, такое придумал — все ахнут! Уж теперь-то точно — ахнут!
— Воздушный шар? — спросил Володька.
— Брось ты! Я тебе серьёзно говорю.
— А тогда?
— Что «тогда»?
— Тогда ты несерьёзно говорил?
— Ну перестань, Володька. Что ты сравниваешь? Тут такое дело! Тут уж действительно — да! Я тебе сейчас чертёж покажу.
Володька даже отодвинулся немного. Если уж появился чертёж, — значит, дело серьёзное. Генка зря чертить не станет.
Не такой он человек, чтобы зря чертить.
Генка вытащил знакомый листок в клетку, развернул его, полюбовался немножко и протянул Володьке.
— Вот! — гордо сказал он.
Володька так и этак повертел бумажку, потом уставился на Генку. Его всегда поражала предельная простота Генкиных чертежей. Ничего лишнего.
— Что «вот»? — спросил он.
На бумажке был аккуратно начерчен квадрат. Ровненько так. Четыре угла. Квадрат как квадрат.
И больше ничего.
— Это что? — спросил Володька.
— Это — человек-буер, — сказал Генка.
Володька снова заглянул в бумажку.
— Где человек?
— Ты человек, и я человек, — сказал Генка.
— Правда? Всё-то ты знаешь, Генка. Умница ты. А буер где?
— Где, где! Что ты заладил! Это лист фанеры. Тут пробиваем две дырки и тут две. В эти дырки верёвку и в эти. Получатся лямки. Лямки на плечи, фанеру на спину — и готово! Надевай коньки — и ты человек-буер. Фьють! — Генка пронзительно свистнул. — Гони хоть через весь залив. Как на ракете. Понял?
— Понял. Как на воздушном шаре.
— Ты балда! — Генка разозлился. — Ты же знаешь, какой ветер в заливе! И лёд гладкий. А фанера будто бы парус. Понял?
Володька всё прекрасно понял. Это было здорово. Что ни говори, а Генка всё-таки голова! Человек-буер! Мальчишки всего города сбегутся смотреть. Но Володьке не понравилось слово «балда», и он упрямо покачал головой. И отвернулся. С равнодушным лицом. Будто ему всё равно.
— Ну, как хочешь, Володька, — Генка встал, — я тебя последний раз спрашиваю: будешь строить?
Он медленно пошёл к двери. Решительно взялся за ручку, но на пороге задержался и вопросительно взглянул на Володьку.
— А фанеру где возьмём? — деловито спросил Володька.
Генка просиял, подался к нему. Было видно, что ему очень хочется подбежать и всё поскорее выложить. Но он сдержался, подошёл не торопясь, будто бы нехотя.
— Всё продумано, — важно сказал он. — У нас в сарае стоит старый книжный шкаф, он, по-моему, никому не нужен. Иначе чего бы ему стоять в сарае? У него задняя стенка из фанеры. Как раз на двоих хватит.
Не простое это дело — приладить коньки к валенкам. Не всякий приладит. Очень даже просто запутаться в верёвках. Целая сложная система верёвок и палок. Надо, чтобы коньки были прикручены намертво. Палками стягивают верёвочные петли до тех пор, пока просторный валенок не станет совсем тесным. Сложное это дело.
Волоча листы фанеры, Володька и Генка появились на берегу, когда солнце уже садилось. В заливе было пусто — все разошлись по домам. Генка приуныл. Он жаждал признания и восторгов. Но Володька по горькому опыту знал, чем кончаются испытания новых изобретений. Особенно Генкиных. Поэтому он не очень-то печалился.
Спустились на лёд. Дул сильный и ровный низовой ветер с берега, по-местному — «гирловой».
— Ну и ветрище — без паруса несёт, — сказал Володька.
Генка уже возился с лямками.
— Да, здоровый, — рассеянно отозвался он. Володька попробовал приладить фанеру за спину. Как только он поднял её, ветер рванул, ударил тугим кулаком, крутанул Володьку на месте, и тот, не удержавшись, с размаху сел на лёд.
Протискиваясь сквозь ветер, к нему подошёл Генка, сел рядом, помог продеть руки в лямки. Потом Володька помог ему. Они ещё посидели немножко, не решаясь встать.
— Давай, Володька, чего тянуть, — сказал Генка, и они разом поднялись, держась за руки. И сразу же их понесло.
Ощущение было странное. Такое удивительное состояние: будто очень сильная рука ровно толкает в спину, всё быстрее, быстрее, быстрее, — кажется, вот-вот будет последний мощный толчок — и улетишь неизвестно куда. Страшновато и радостно.
Сначала они ехали, вцепившись друг в друга, напряжённые и испуганные. Но ничего не случалось, и постепенно страх проходил, а с ним и скованность. Они почувствовали, как плотно и мягко облепляет спину фанерный парус, будто он всегда был там.
Тело само собой откидывалось назад, опираясь, почти ложась, на плотную воздушную струю.