Костер
Шрифт:
— Там крепость. В приречье.
Она не отозвалась. Напор людей неожиданно вывернул их так, что они очутились лицом друг к другу, и он двигался теперь спиною вперед, придавленный вплотную к ее груди. Он дохнул ей в лицо, не своим голосом крикнул:
— Прижми к бокам локти! Раздавят!
Он видел по мучительной гримасе ее взмокшего лица, что она не в силах согнуть руки, припечатанные людскими телами к ее бедрам. Он напряг всего себя, точно готовясь оторвать от земли страшный груз, и с трудом просунул свои руки за спину Анны Тихоновны.
Толпа двинулась на
Вопли и плач поднялись с разных концов к небу, и где-то позади Анны Тихоновны, совсем близко, взвизгнула, занялась лающими рыданиями женщина. Толпа вдруг валом повлеклась на середину моста, быстро остановилась и даже как будто разжижилась. Но внутри нее одновременно заработали вращательные движения словно спаянных в отдельные круги людей. Один такой круг был повернут, как колесо, и — захваченные его ободом — повернулись Цветухин с Анной Тихоновной. Теперь уже не он, но она оборотилась спиной туда, куда должна была двигаться.
Они оба были прижаты к перилам. У него правое плечо, у нее — левое высвободились из-под напора толпы, но тела их были втиснуты в решетку перил. От боли они, наконец, выдернули руки и уперлись ладонями в железный переплет решетки. Непомерная их сопротивлению людская масса давила на них. Они ждали, что вот-вот будут сплющены. Они видели ужас друг у друга в глазах и продолжали смотреть друг на друга, ощущая себя настолько одинаковыми, будто они были одним целым, и это целое только двоилось. Они оба совершенно одинаково знали, что будут раздавлены, если руки их обессилеют. Оба одинаково понимали, что если рухнут перила, то они полетят на полотно дороги и размозжат головы о рельсы, блестевшие глубоко под мостом. И, как один человек, они оба страшились вновь услышать над собой шум самолетов.
Лицо Цветухина пожелтело, по щекам сползал пот. Кроме страху гибели, в глазах его Анна Тихоновна поймала изливаемую к ней стариковскую, беспомощную жалость. Боль несчастья, которую она слышала не сердцем даже, а где-то под ложечкой, резнула ее жестоко. Она оторвала взгляд от Цветухина.
Внизу, откуда они поднялись на мост, по-прежнему виднелось роение людей вокруг раненых, и лента беженцев, обходивших вырытую взрывом воронку, и недвижимая поваленная на землю липа. Солнце стояло уже высоко и ярче пробивало пелену дымов.
Вдруг несколько отчаянных криков раздалось на мосту. Из грузовика, зажатого толпой, через борты кузова перебирались, вываливались женщины на головы и плечи людей. Падая, они не выпускали из рук детей, тянули их за собой из кузова в людскую кучу, набухшую около машины.
В ту секунду, когда Анна Тихоновна увидала это, взгляд ее успел схватить множество обступавших ее лиц, которые неподвижно смотрели не на давку вокруг грузовика, но в обратную сторону, и она сразу оглянулась туда.
Очень низко над полотном дороги
На мосту все притихло. Анне Тихоновне почудилось, что никто больше не шевелился и стало свободнее. Она отняла от решетки руку, чтобы обнять Цветухина, но рука затекла и не поднималась. Точно в ответ на ее усилие Егор Павлович пробормотал, мигая и торопясь:
— Ну, все. Сейчас…
Он бессильно уткнулся ей лицом в грудь.
Самолет все больше вырастал и, задирая нос, начал быстро заглатывать высоту. Скорость его уже казалась стремительной. Вой моторов надвигался. Внезапно одно его крыло стало подниматься. Он сошел с прямой, уходя кверху в разворот. Будто прощально, он качнулся с крыла на крыло, весело сверкнув, едва ли не подмигнув на солнце, а потом крупно показал под крыльями два угрожающих черных креста по обе стороны от своего серебряного брюха.
С присвистом он пронесся невдалеке от моста. Но вираж его делался круче. Крылья наклонились чуть ли не до вертикали к земле. Он возвращался, описав полкруга. Его цель была — мост. Анна Тихоновна еще видела, как люди скатывались по откосам земляной выемки к полотну дороги; как мчались, ища укрытия, одни прочь от моста, другие — под мост. Вой самолета в этот момент уже был вспорот пронзительно-острым свистом, который она узнала или поняла. Она не могла спрятать своего лица — подбородок ее был вздернут вверх плечом Цветухина, крепко прижавшегося к ней.
Она только зажмурилась, бровями притиснув сцепленные из всей силы веки. Но хотя она ничего больше не хотела видеть, в сознании расставаясь с собой, белая вспышка света проколола ее веки, и глаза сами по себе открылись на ничтожное мгновенье, чтобы тотчас опять туго закрыться. Это было уже другое мгновенье — мгновенье взрыва, всю ее содрогнувшего.
Качнулся от удара по устоям мост. Воздушный пласт, отодранный от земли взрывом, понесся сам сдирать с нее все, что ему было посильно. Следом за ним раскатывался грохот.
Анна Тихоновна упала, как показалось ей, сваленная Цветухиным, придавившим ее всей своей тяжестью к дощатому настилу моста. Она словно забылась. Но в этом забытьи продолжало странно чудиться ей мгновенье вспышки, когда — против воли — открылись у нее глаза: она тогда увидала на том месте, где были раненые, высоко в воздухе громадный конус земли и вместе с землей летящую липу с черной кроной.
Потом видение исчезло. Она почувствовала боль в пояснице, попробовала приподняться на локте.
— Живы? — спросила она не то себя, не то Цветухина.
Он отстранился от нее, неожиданно вскочил на колени, ухватил ее за руки.
— Ты как? Ничего? — говорил он с воскресшей энергией, стараясь помочь ей встать. — Больно?.. Где?.. Ну, как-нибудь!.. Подымайся.
Он все сильнее тянул ее. Лицо ее сморщилось от боли, но она дала себя прислонить боком к перилам. Он нагнулся к ее уху:
— Милая, ну, пожалуйста!
Перемогая боль, она начала медленно вставать.