Костры Фламандии
Шрифт:
И, пока солдаты и часть команды суетились, управляясь с парусами и готовя абордажные крючья, внимательно осматривал в подзорную трубу палубы покачивающихся на волнах французских кораблей, которые, впрочем, уже отчетливо просматривались с его капитанского мостика даже невооруженным глазом.
Он решительно не понимал, что там происходит. У бортов стоят матросы и офицеры охраны. Однако на приближающийся корабль они смотрят скорее с интересом пассажиров, радующихся случайно встреченному посреди океана чужеземному кораблю. Никаких приготовлений к бою. Как, впрочем, и к сдаче корабля. Но почему так происходит? Ведь если капитан действительно намерен сдать команду судна, он должен был выстроить ее и охрану на палубе и сдать оружие. Такова древняя морская традиция, которая определяет ритуал сдачи судна в плен. Однако же по всему видно, что капитан французского судна вообще не собирается этого делать.
Поняв, что участь маркиза окончательно предрешена, граф де Моле приказал своему оруженосцу седлать коней.
Приезд оказался крайне неудачным. Встретиться с ним после суда над д’Атьеном графиня не пожелала; пытаться же каким-то образом ухаживать за девушкой после всей этой дурацкой истории с покушением уже бессмысленно. Вообще-то, на ночь глядя отправляться в дорогу не принято, однако де Моле предпочитал заночевать в ближайшем заезжем дворе, чем вновь испытывать гостеприимство хладнокровной, расчетливой владелицы этого мрачного замка.
Выйдя из дворца, он ожидал, пока оруженосец выведет коней, и одновременно размышлял о том, что надо бы все же свидеться с графиней и попрощаться.
– Уж не собираетесь ли вы покинуть нас? – появился по ту сторону двора Кара-Батыр.
– Собрался. И прошу передать графине, что хотел бы откланяться и лично засвидетельствовать…
– Тотчас же передам, – перебил его татарин. Взгляд его при этом был устремлен в сторону крепостной стены.
«Да ведь где-то там, в башне, очевидно, творит последние молитвы маркиз д’Атьен, – вспомнил де Моле. – Каково ему сейчас, жалкому интригану! Правда, ты не многим лучше его. Но нельзя же, в самом деле, опускаться столь низко».
– Ждите здесь, я сообщу графине, – попытался остановить его Кара-Батыр, считая, что граф решил направиться в покои графини без доклада.
Но де Моле вышел на середину двора и посмотрел на угловую башню, возвышавшуюся между привратной стеной и стеной, идущей по берегу реки. Силуэт человека, стоящего на верхней площадке, лицом к ущелью, казался каменной статуей. Четко очерченный на фоне голубоватого неба, вознесенный почти к поднебесью, человек этот больше напоминал отрекшегося от мира сего, вечно молящегося святого, нежели отверженного, павшего в низости своей изгоя аристократического общества.
«А ведь все шло к тому, что на месте маркиза, в той же «поднебесной башенке», мог оказаться я, – содрогнулся граф. – Да, все шло именно к этому».
Маркиз, конечно, вел себя, как последний трус. Эти мольбы о пощаде… Тем не менее де Моле чувствовал себя его сообщником. Если бы покушение удалось и замком овладел бы д’Атьен (с шевалье как-нибудь разделались бы), они вдвоем могли бы прочно осесть в стенах Шварценгрюндена.
«Укрепи, Господь, силы этого обреченного настолько, чтобы у него хватило мужества броситься с башни!» – взмолил он Бога о том единственном, что мог пожелать сейчас д’Атьену.
Появилась во дворе и с горделивым молчанием прошествовала мимо де Моле графиня де Ляфер. Вслед за ней шел Кара-Батыр, неся шпагу маркиза д’Атьена с золотистой перевязью, и шевалье де Куньяр. Поняв, что они направляются к Посольской башне, граф потянулся за ними.
«Солнце уже зашло, – рассуждал он, – час маркиза пробил. Неужели графиня вознамерилась присутствовать при его самоубийстве?»
– Маркиз! – вдруг позвала Диана, остановившись у башни. – Вы слышите меня, маркиз?
– Я здесь! – донеслось из башни, и в бойнице показалась голова д’Атьена.
– Как, вы все еще в башне?! Все еще не решились? Но ведь солнце уже давно зашло! Вы не боитесь простудиться?!
– Испепели меня молния святого Стефания! – расхохотался шевалье. – Пора бы уже и честь знать, маркиз д’Атьен!
– Да-да, вы правы! – оскорбления и издевательства им уже не воспринимались. – Я сейчас! Только попросил бы вас, графиня… попросил бы уйти.
– Не тешьте себя надеждой, маркиз! Все равно броситься вниз вы уже не решитесь! – окончательно уничтожила его графиня. – Спускайтесь сюда! Слышите?! Немедленно спускайтесь!
Татарин, дежуривший все это время на нижней площадке, мигом метнулся к маркизу и чуть ли не силой заставил осужденного сойти на так и не принявшую его землю. Встретив появление потупившегося, раскисшего маркиза насмешливым взглядом, Диана повела всю процессию к воротам, приказала открыть их и спустить подъемный мост.
– Вы свободны, маркиз, – объявила графиня, остановившись у моста. – Но если я когда-нибудь узнаю, что вы вновь появились хотя бы в пределах десяти миль от замка, вам придется творить молитвы на холодном ветру до самого утра.
Теперь уже рассмеялись все, кроме маркиза.
Совершенно потеряв чувство собственного достоинства, он ступил на мост и воровато, словно побитый пес, оглядываясь на графиню и рыцарей, засеменил на ту сторону рва. Даже сейчас, оказавшись вне пределов замка, он все еще не верил в собственное спасение.
– Куда же вы, маркиз?! – вновь окликнула его властительная владелица Шварценгрюндена. – Что за странная спешка?!
Д’Атьен вздрогнул всем телом, остановился и медленно-медленно повернулся к ней лицом.
– Вы так торопитесь, ритуалмейстер ордена тамплиеров, что забыли свою шпагу!
– Вы правы, – унизительно согласился д’Атьен. Графиня взяла из рук Кара-Батыра клинок маркиза, небрежно швырнула его на середину моста и ушла.
«Какое бесчестие! – ужаснулся де Моле, с презрением и жалостью наблюдая за тем, как, понурив голову, маркиз возвращается к своему оружию. – Какое немыслимое бесчестие! – Почти простонал Великий магистр. – И этот человек был назначен мною главным ритуалмейстером ордена бедных, но гордых рыцарей Христовых!»