Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
бесчисленные знамена различных родов, племен и просто групп вольных людей, объединенных одним важным событием – войной. Змейки дымов струились вверх, растворяясь в густой синеве, они были не в силах заслонить сар-луну, плотную
и яркую, такую маленькую в этих краях, словно кипчакская женщина испекла в
тандыре пшеничную лепешку, замешанную на верблюжьем молоке, и прилепила ее с
одного замаха к небесному полукруглому своду.
Бату-хан и Субудай-багатур сделали несколько шагов по склону холма.
Откуда-то сбоку вынырнул юртджи – разносчик приказов, согнулся в поясе на
почтительном расстоянии в ожидании исполнения воли небожителей. К нему
присоединился юртджи по особым распоряжениям, потом подошли еще несколько, пока не набралась группа из десятка человек. Два кебтегула, идущих позади
молодого и старого полководцев, подняли факелы выше, их десятник с
телохранителями впереди крикнул во весь голос: – Внимание и повиновение!
И сразу все пришло в движение, создавая шум, схожий с шумом, когда
огромное войско снимается с места, чтобы идти в дальний поход. Еще он был
похож на шум водопада на реке в горах Каменного Пояса, который воинам
пришлось пересекать по дороге в земли урусутов. Но там шум воды, падающей в
пропасть с большой высоты, был вечным, а здесь он стал затихать так-же
быстро, как возник. Наступила тишина, словно на огромном пространстве
равнины, обнесенной по краям черными линиями сплошных лесов, не было ни
одного человека. Будто эта равнина превратилась в обоо – шаманское капище с
пирамидами не из камня, а из юрт и шатров, вокруг которых затеяли зловещий
танец тысячи бесплотных иблисов- духов зла, и туйдгэров – демонов
наваждения, от которых в лунном свете бесновались кровавые летучие тени, подсвеченные языками пламени костров.
– Внимание и повиновение!.. Глава третья. Весенний день 25 марта 6746 года от сотворения мира, загрузневший от
влаги, насквозь пропитавшей воздух, перевалил на вторую половину, обещая
темную и душную ночь, а тугарские стрелы с прикрепленными к ним свистульками
продолжали гудеть и зудеть в полете, ударяясь, словно крупный град, в
заборола и глухие вежи на стенах козельской крепости, в деревянные
двускатные навесы над пряслами и городнями, застревая в досках острыми
наконечниками гарпунного типа. Их полет походил на мельтешение туч гнуси, летящих друг за другом, или на полет ос с осиным злым зудением, когда те
лишаются улья или дупла, они впивались роем во все, что встречалось на пути, не оставляя места для спасения. Защитники попрятались за плахами, образующими смотровые щели, они изредка натягивали луки и стреляли в сторону
врага, не беспокоясь за попадание стрелы в цель. При такой плотности людей и
животных на другой стороне реки вряд ли какая пролетела бы расстояние
бесполезно. Иногда оттуда доносились крики раненых, заглушаемые гулом от
топота тысяч копыт и гортанными восклицаниями. А отряды татаро-монгольского
войска, среди которых выделялись половцы, недавние союзники русичей, в
цветных клобуках с меховыми отворотами и в одежде, обшитой красными
тесемками, все крутили и крутили бесконечные круги. Они сменяли друг друга, выпуская стрелу за стрелой, вытаскивая их из туго набитых колчанов сбоку
седел с высокими спинками.
– Сколько ж их тама будя, этих нехристей, – не выдержал Бранок долгого
нервного напряжения. – Ужель под наш город нахлынула вся тугарская орда!
Защитники крепости давно разделились на десятки и сотни под
водительством княжьих гридней и заняли на стенах места, закрепленные за ними
воеводой. Вятка вместе с друзьями остался в том забороле, которое они не
успели достроить, это был их ратный бастион на большом участке прясла, который они обязаны были оборонять от неприятеля. Он облизал пересохшие губы
и покосился на берестяной туесок, оставленный одной из женок под стеной
укрепления напротив, в нем грудились моченые в капусте яблоки – самое дело
для утоления сразу жажды и голода. Но до него вряд ли кто из защитников
сейчас бы добрался, туесок со всех боков был утыкан тугарскими стрелами, видимо, он находился в так называемой мертвой зоне. Во рту у Вятки сам собой
возник кисло-сладкий привкус с запахом квашеной капусты, вызвав обильную
слюну.
– Вся орда, али не вся она тут, а нам пришла пора ратничать не на
живот, а на судьбину, – ответил он Бранку. Отмахнувшись рукой от смурных
мыслей, он поерзал спиной о дубовые бревна. – Кто бы мне подсказал, как бы
добраться до того меленького берестяного короба с яблоками.
Охрим оглянулся на туесок и поняв, что подсказки ни от кого не
найдется, криво усмехнулся, он и сам, скорее всего, думал о том же: – А ты шмыгни по полатям ящеркой, индо носом в него и уткнешься, –
отозвался он хриплым голосом. – Надо же как умудрилась поставить – ни одна
тугарская стрела его не задела.
Бранок между тем выдернул из бревна тростниковую вражескую стрелу, среди которых было много бамбуковых, длинную и с черным острым наконечником
с зазубринами по бокам, примерив ее задней частью к тетиве своего лука, гнутого из молодой ольхи, он крутнулся на одном месте к проему и, привстав
на колено, с силой потянул бычью подколенную жилу. Застыл на мгновение, затем разжал указательный со средним пальцы. Он едва успел убрать голову и
плечи, как в проем вихрем ворвались не меньше десятка злых тугарских ответа