Козельск - Могу-болгусун
Шрифт:
считал. А я смогу набрать из вас воев две тьмы, из-за того, что полк знатных
козельских ратников, посланный на подмогу Коломне, сложил там головы.
Остальные будут бабы, старики и дети, – он подождал, пока люди осмыслят
сказанное им и продолжил. – Может, повезет набрать ратников на две с
половиной тьмы, если на стены пойдут часть баб, девок и отроков от
четырнадцати весей. Но они не держали в руках оружия, выходит, эти вои не
лучше мунгальских соломенных чучел, которые они для счета сажают на коней
заместо себя.
– Радыня, к чему ты клонишь – открыть поганым ворота и сдаться на волю
победителя? Я уже испытал на себе их милость, вместе со всей родней и
другими гражданами Суздаля, – взорвался сбег Якуна. – От нашего города не
осталось камня на камне, от жителей уцелело ладно бы десяток, которые успели
уйти в леса. Так же стало с Кашиным, Юрьевым, Переяславлем, Скнятиным, Бежецком, Псковом...
– А еще с Полоцком, Судиславлем, Ярославлем, Галичем, Владимиром, нашим
стольным градом, – дополнил кто-то из его товарищей печальный перечень. Он
резко подался вперед. – Все города перечислять, козельский воевода?
– А что вы положите тугарам на мену? – обратился Радыня к сбегам, лицо
у него потемнело от гнева. – Здесь брать на горло вы справные, а как дошло
до дела, так сами в леса убегли.
– Охолонь, воевода, мы убегли после того, как из наших дружинников в
живых никого не осталось,- засверкал глазами и Якуна. Он повернулся лицом к
народу. – Я вам говорю, козличи, не дай вам бог принимать послов тугарских и
верить их речам тоже, индо отворите ворота и пойдет пал по истобам, а хряск
по головам.
– Это так, и мы в том живые свидетели, – подтвердил его друг. – А ежели
придется принять судьбину, то известное дело – мертвые сраму не имут.
– Правду сбеги говорят и в том их словам есть подтверждение – полный
разор русских градов, – море голов в шапках, в высоких боярских столбунах и
в женских платках качнулось к лобному месту. – Лучше принять судьбину на
своей земле, нежели быть опозоренными погаными, а еще хуже – попасть в ихнее
рабство.
Воевода огладил бороду и отшатнулся от края возвышения, он посмотрел в
сторону княжьих хором, но на высоком крыльце тоже ждали решения веча, не
вмешиваясь в его течение. Княжич являл лицом решительный вид, сжимал губы в
узкую белую полоску и не снимал десницы с рукоятки небольшого меча в ножнах, отделанных золотыми и серебряными пластинами. Позади него тревожилась лишь
нянька, не знавшая, куда сунуть руки, ставшие вдруг лишними. Княгиня тоже
супила светлые брови и снова бледнела щеками, не в силах совладать с
охватившими ее чувствами. Было видно, что мать и сын представляют одно целое
с народом, как народ скажет, так сказанное и воспримут. Воевода еще раз
оглядел запруженную людьми площадь, черты лица у него стали разглаживаться, словно он нашел дорогу к единственному решению, завершающему вече.
– Все так мыслят? – громко спросил он у жителей города, делая шаг
вперед.
– Все, воевода Радыня, – разом выдохнули обе площади. – Мы уже знаем о
поганых всю их подноготную.
– Нашу твердыню не сумело взять ни одно племя нехристей, за это слава
князю Мстиславу Святославичу, убиенному тугарами, что пришли теперь под наши
стены.
– Слава! Слава! – Пришел черед отомстить поганым за него, и за русских ратников, принявших судьбину. – Враг пришел за местью сам, а посему, надо местью его ублажить. Страсти накалялись, гнев исказил лица горожан, это чувство объединило
всех, стало видно, что другого решения не могло быть. Вперед вышел
Калема-кузнец, державшийся в середине толпы, он вскинул мощную руку: – Народ православный, мы остались последними на пути Батыги в его
голодные степи, нас этот зверь во плоти человеческой щадить не будет, потому
что его нукеры привыкли утолять жажду реками крови что в своих пустынных
вотчинах, что теперь на святой Руси, – громко крикнул он. – Вспомните слова
гостей и сбегов из разных племен, нахлынувших к нам из разоренных стран, у
них отнимался язык, когда пытались вымолвить имя – Батыга. У нас нет другого
пути, кроме как рубиться с погаными до конца.
– Так оно и будет, Калема. – Радыня, твори над козлянами суд истинный по русской “Правде”, прописанной русичам Ярославом Мудрым, – донесся с крыльца зычный бас из
кучки бояр в высоких шапках, окружавших малолетнего князя. – Не дай поганым
судить народ по Чагонизовой “Ясе”.
– И расставляй воев на стенах тоже по разуму, – наказали они воеводе. – Не бывать нехристям господами над вятичами! Пламя от факелов, зажженных горожанами, озарило одухотворенные лица, вспыхнувшие праведным гневом, оно заиграло кровавыми отблесками на кольчугах
и на оружии ратников с дружинниками, заколебалось на затейливых кружевах
княжеских хоромов вместе с крыльцом, на котором продолжали стоять княгиня с
сыном и ближайшими челядинцами. Отблески его дотянулись до позолоченных
куполов церкви Спаса-на-Яру, и те вдруг занялись живыми языками огня, взметнувшегося высоко в черное небо, заставив народ невольно отхлынуть
назад. А великий костер продолжал разгораться, поглощая стены храма с
иконами, висевшими на них, купола с венчавшими их крестами, он добрался